Бескрылые

— Вся энергия ужаса при массовом утоплении во время Потопа передалась воде, по закону Сохранения Энергий Вселенной, а в качестве уравновешивания компенсировалась Волей Создателя приобретением этой субстанцией (водой) очищающих (энергетически) свойств. — Говорящая рыба вильнула хвостом. — Страх гибели физической оболочки послужил почвой для появления качества духовного исцеления плотной материи. Господь создал воду как первооснову биологической жизни, но Человек, в сотворчестве с Ним, через собственную, пусть и неосознанную, жертву наделил воду способностью запускать жизнь духовную. Омовение — это врата между тонким и плотным, осязаемым и невидимым, телесным и духовным. Святость воды не изначальна, но заслужена и повсеместна.

Рыбак, раскинув руки, лег на горячий песок и, щурясь на стремящийся к зениту огненный шар, что было духу прокричал:

— Если Иоанн крестил Христа, то кем был Ной?

— Не пугай собратьев моих, — спокойно заметила золотая голова, торчащая из реки. — Ной крестил целую расу, что была посеяна после Потопа.

Монах в эту секунду, нервно макнув перо в чернильницу — лунку в осиновой гнилушке, быстро записал: «Огонь разящий нисходит на тех, кто вместил в сознание грех Содома, Потопа „достойны“ жившие во грехе, но не переступившие „порога опустошения души“ сознанием».

В горле пересохло, крючковатый и несуразный от постоянного сидения за книгами и донельзя приземистого потолка своего жилища, не позволявшего распрямиться полностью, отшельник, скрипнув двумя досками на ржавом костыле, служившими входной дверью, выбрался на свет Божий. Дождей в здешних местах не бывало уже с неделю, и кадка для воды стояла пустая. Монах заглянул внутрь, вытряхнул со дна возмущенного лягушонка и, тяжело вздохнув, направился к реке. Мышцы понемногу вспоминали радость сокращения, легкие с удовольствием втягивали ароматы лесной жизни, а кадка, в нетерпеливом ожидании пополнения своего чрева, в такт шагам долбила отшельника по колену, подгоняя его, подзуживая, подначивая и увлекая.

Пограничные стволы соснового бора цеплялись мощными, кряжистыми корнями за самый край обрыва, и монах, перешедший в нахлынувшем на него восторге на бег, едва успел остановиться. Внизу, у самой ленты неторопливой реки, раскинув руки лежал человек. Отшельник застыл, давненько он не встречал собратьев по разуму, а, не имея зерцала, стал подзабывать и внешний вид таковых и даже как-то засмущался, благо то был мужчина и, слава Богу, в одеждах. Он некоторое время раздумывал, не спуститься ли к воде в другом месте, но любопытство, вполне человеческое, еще не сгинувшее в нем чувство, сподвигавшее на величайшие подвиги и немыслимые безрассудства сынов Адамовых во все времена, перебороло страх и стеснение, и монах, подобрав рясу, спрыгнул вниз, на песчаный склон.

Рыбак пребывал под впечатлением от встречи. Карманы его, как и прежде, были пусты, а сведения, сообщенные «говорящим уловом», не укладывались в его сознании, но улыбка не сползала с физиономии, и теплый ветер, зацепившись за шевелюру, не собирался покидать своего нового пристанища… до тех пор, пока шорох песка не спугнул его легкие крылья.

— Благослови Бог, — услышал рыбак и открыл глаза. Бледный, худосочный человек в рясе, с крестом на груди и бадьей в руке возвышался над ним.

— И вам доброго дня, — отозвался, поднимаясь с песка, рыбак. — За водичкой, святой человек?

— За ней, — кивнул отшельник, бухая кадку в прозрачные прибрежные струи. — Как улов?

Рыбак пожал плечами:

— Одна рыбешка.

— Не густо, — согласился монах, кряхтя вытаскивая полную кадку из реки.

— Говорящая, — с лукавой ухмылкой произнес рыбак, с удовольствием наблюдая, как кадка грохнулась на песок, обдав брызгами отшельника, у которого от изумления отвисла челюсть.

— Неужто и впрямь, где же она?

— Отпустил, как и обещал. — Рыбак развел руками. — За дар.

— Ты глаголил с ней? — мокрый монах не мог справиться с восторгом и… недоверием.

— Было дело, — коротко ответил рыбак и начал не спеша собирать сети.

— Милый человек, — взмолился монах, вцепившись обеими руками в нагрудный крест, — поведай, о чем?

— Всего не упомнить. — Рыбак остановился на миг, задумался и снова занялся сетью. — Да и зачем тебе?

Отшельник перекрестился.

— Пока ты глаголил с рыбой, со мной беседовал Бог, я все записал.

Теперь уже рыбак недоверчиво поглядел на собеседника.

— Помню последнюю фразу. Если перескажу, покажешь свои записи?

Монах с готовностью закивал головой.

— Не тяни, прошу.

Рыбак прикрыл веки, положил руку на лоб и выставил правую ногу вперед, в общем, принял абсолютно театральную позу, которую заприметил в прошлом году в деревенском балагане (в тот раз давали Гамлета), и, выдержав необходимую паузу, продекламировал:

— «Крещеные» эгрегоры, те, что под зонтиком Христосознания, тяготеют к воде, и занимаемые ими пространства полны вод пресных и морских, в отличие, к примеру, от других эгрегоров, исповедующих иные истины, где места их обитания пустынны, песчанны и жарки.