Бескрылый ангел

В руке монах держал увядшую ромашку. Где сейчас та, чья рука прикасалась к этому цветку? Увидеть бы ее еще хоть раз. Хотя бы раз, один-единственный раз… И это мучительное чувство голода… Третий день без еды и золотистого сияния ее волос… Юноша бросил тоскливый взгляд на кувшин с водой, уныло стоявший в углу. Серые стены запертой кельи давили с четырех сторон. А за этими каменными стенами — бесконечное небо, предзакатное солнце… И златовласая девушка. Где она, там любовь. А где любовь, там и Бог. В этих серых стенах больше нет Бога. Есть только настоятель. Скоро он снова подойдет к двери. Спросит: «Готов ли ты покаяться, сын мой?» Но в чем? В том, что познал совершенство? В том, что познал любовь?

В обители царил покой. Монахи еще не вернулись с работы. На скамье перед часовней дремал старый, невысокий, тучный человек, облаченный в роскошную ризу — настоятель монастыря.

Юноша поднялся со скамьи, подошел к двери и с силой толкнул ее. Дверь осталась глухой к его отчаянию. Нечего было и думать о том, чтобы взломать ее. А окно слишком узко и мало: в него едва ли протиснется трехлетний ребенок. И, обречено вздохнув, юноша-монах подошел к прорези окна, в которую сочились, дразня, лучи предзакатного солнца. Темно-зеленый закат лета в ореоле предвечернего сияния звал монаха, как будто не знал о каменных стенах, преграждавших путь к свободе. Легкие дуновения ветерка пьянили и тоже звали, звали к тому прекрасному, что до сих пор было скрыто от юноши. И как только может спать настоятель, когда навсегда уходит такой восхитительный летний день?.. А кто этот монах, так странно озирающийся по сторонам?.. Внезапная догадка озарила сознание юноши.

Девушка совсем близко подошла к каменной стене и в нерешительности остановилась, раздумывая, куда идти дальше. К ногам ее упал увядший цветок ромашки. Радостный вздох, и голубые глаза встретились с глубоко-карим взглядом монаха. Он будет с ней! Он убежит с ней из монастыря!

Человек на скамье встрепенулся ото сна, помотал головой, чтобы прогнать остатки видений и потянулся, лениво возвращаясь к действительности. На грани сна и яви он увидел ускользающую тень в рясе. Розовое сияние заката уже слегка тронуло небо. Колокола, наполнив чуть прохладный воздух восторженным волнующе-умиротворенным гулом, звали к вечерней молитве. Молчаливой толпой монахи возвращались с работ. Мысли лениво шевелились в отяжелевшем мозгу настоятеля. «Долго я проспал сегодня. Что-то хорошее снилось. Солнышко. Луг… Лучше бы не просыпаться… Покается ли он сегодня? А если нет… Господи, наставь его на путь истинный. Нет, я не хочу брать грех на душу. Сколько он протянет без еды? Но потворствовать греху — еще больший грех».

И, подкрепленный этими размышлениями, аббат лениво поднялся со скамьи и тяжелой поступью направился в сторону келий.

«Надо быть сегодня помягче, — мысленно настоятель уже готовил нравоучительную речь для заблудшего монаха. — Сын мой, готов ли ты покаяться в своем грехе? Чем больше ты упорствуешь, тем вернее губишь свою душу. Да! Именно так следует начать! Отказавшись покаяться во грехе прелюбодеяния, ты впадаешь в гордыню. А это самый страшный грех!». И настоятель монастыря, решительно подняв подбородок и поджав сухие полные губы, шагнул в темный сырой коридор. Гулкое эхо подхватило тяжелые шаги аббата.

— Сын мой, готов ли ты…

От голубого взгляда и голода юного монаха охватила эйфория. Веселое сумасшествие, не знакомое ранее. Он почти не осознавал, как в руках его оказался кувшин.

— Да, я готов!.. — бодро отозвался монах, и собственный беспечный голос вдруг показался юноше чужим и незнакомым, а от железного скрипа засова мятежное сердце бешено забилось.

Холодный поток — в лицо и звук удаляющихся шагов… Опомнившись от неожиданности и вытирая лицо рукавом ризы, настоятель, тяжело дыша, затрусил по длинному сырому коридору. Но тут же повернул назад. Нет, одному ему не догнать беглеца. Скорее на улицу, позвать на помощь!

Вереница монахов медленно тянулась на звон колоколов.

— Назад! Все назад! К выходу у камней! — глаза настоятеля лихорадочно блестели.

Повинуясь исступленному и вместе с тем властному голосу аббата, братья повернули назад.

Одна монашеская ряса, потом другая показались из небольшой лазейки у груды камней.

— Держите его, братья! Не дайте ему уйти! Это отступник, осквернивший имя Божье! Держите их! Держите! — тонкий голос звучал гневно и надрывно.

Монахи не двигались с места, окружив беглецов неплотным живым кольцом, сквозь которое, к ужасу настоятеля, так быстро пробирались двое в монашеских рясах, один из которых — монах, наказанный за прелюбодеяние. А другой? Кто же этот другой монах?

Аббата охватило отчаяние и страх перед безмолвным протестом братьев. Пот выступил на разгоряченном лице настоятеля, а из горла готов был вырваться крик бессилия, как вдруг…

Один из братьев толкнул переодетую пастушку прямо в грудь. Девушка тихо вскрикнула.

— Ба! — изумился монах. — Братья, да это же баба! Среди нас баба!

Монахи загудели, как потревоженный улей. Настоятель снова обрел землю под ногами.