Бесноватые

– Нет, – сказал мистер Джон Филдинг. – К моему великому сожалению, полагаю, что я не могу этому помешать.

– Не можете или не хотите?

– Доводы, которые я предпочитаю не раскрывать сейчас, обоснованны и недвусмысленны. Я действую в интересах ваших, а также этой девушки. Она должна отправиться в тюрьму.

– Сэр, она – знатная леди.

– Вы полагаете, я не осведомлен об этом?

– Равно как и о том, что вам никого не придется выставлять на судебное разбирательство, – сказал Джеффри. – Речь идет о мелком правонарушении, и вы один вольны принимать решение по этому делу, даже если при вас будет еще судья или двое судей. И вы можете освободить ее, если захотите.

– Об этом, – сухо заметил судья Филдинг, – я тоже осведомлен.

Отвернувшись от судьи, Джеффри прижался лбом к оконному стеклу и стал смотреть на улицу.

Судья Филдинг сидел перед камином у себя в гостиной, и поза у него была довольно надменная. Камин не топился, так как в сентябре стало пригревать солнце. У себя дома судья всегда сидел так: перед камином с тарелками синего фарфора на полке, устремив невидящий взор на собеседника. Правый локоть его покоился на столике, а в руке был зажат хлыстик. Он обычно брал этот хлыстик в судебное присутствие и, спускаясь в зал, осторожно помахивал им перед собой, расчищая путь.

Лицо его, несмотря на слегка напыщенное выражение, свидетельствовало о силе и спокойствии этого человека. На невидящих глазах с полуприкрытыми веками не было никакой повязки. Глаза эти говорили о том, что судья мог бы распознать две тысячи правонарушителей лишь по звуку голоса.

– Джеффри!

– Да, судья Филдинг?

– Я хочу, чтобы мои люди хорошо бегали, но не хочу, чтобы они бегали попусту. Зачем вы бежали всю дорогу от Сент-Джеймсской площади?

– Я уже десять минут как остановился.

– Мне это известно. Но я слышу, как вы дышите. Нужно было взять носилки.

– Возможно.

– Ах так! – сказал судья, уловив легкую перемену в голосе Джеффри. – Вы снова позволили себе расточительность? И это после того, как я дал вам отпуск, чтобы вы могли подзаработать? Так не годится. Как ни учил я вас бережливости, вы все равно ведете себя, словно простолюдин. Нет, так не годится. Мы этого не можем себе позволить. Вот, возьмите.

Опустив руку в просторный карман штанов, он извлек оттуда пригоршню монет и высыпал их на стол.

– Сэр…

– Берите, берите, – прервал магистрат. – Это – не благотворительность, не думайте. Вам придется отработать эти деньги. Вы долго отсутствовали, а сейчас мне нужна ваша голова. На сегодня у меня есть для вас работа в Рэнилеге.

– Прошу простить меня, но сейчас единственная моя работа – это все, что касается мисс Ролстон. Когда ее повезут из арестантской в суд…

– Она уже здесь. Ее доставили сюда по моему приказу два часа назад.

Воображение Джеффри заработало, рисуя картины одну хуже другой.

– Здесь? В этом кошмарном месте за зданием суда? Вместе с ширмачами, медвежатниками, стопорилами? Не говоря уже о проститутках!

– Спокойно. Она здесь, наверху, на моей половине. Под стражей, но отдельно от всех. Я уже подробно допросил ее обо всем, что касается прошедшей ночи.

Эта гостиная с синими фарфоровыми тарелками на каминной полке и голландскими часами на стене имела две двери. Одна вела в коридор и далее – на лестницу, другая – в жилые помещения в задней части дома. Голландские часы тикали безостановочно, показывая сейчас половину десятого.

Джеффри сделал шаг по направлению к судье.

– Могу я ее видеть?

– Боюсь, что нет. Спокойно, говорю я вам. Прежде чем я приму решение относительно этой девушки, вам придется ответить на несколько вопросов, касающихся других дел. Вы можете настроиться соответствующим образом?

– Ну что ж, если вы еще не приняли окончательного решения, – сказал Джеффри, который неожиданно испытал смутный прилив надежды, – тогда я готов.

– Прекрасно.

Взяв хлыстик, который он отложил, когда доставал монеты, судья Филдинг начал рассеянно помахивать им, собираясь с мыслями.

– Эта женщина, Крессвелл, и этот человек, Тониш. – Судья произнес имена резко и отрывисто. – Как случилось, что эти двое, сомнительного происхождения и еще более сомнительного поведения, чувствуют себя так вольготно в приличном обществе?

– На этот вопрос я не могу ответить. И никто не может. Мой покойный отец любил цитировать моего деда, говоря, что…

– Это вашего деда называли безумный Том Уинн? А отец ваш, как это ни прискорбно, позволял себе временами столь же странные суждения?

– Это несущественно. Люди, подобные миссис Крессвелл и мистеру Тонишу, постоянно встречаются в высшем свете. Они – часть его. Так было всегда, хотя никто не знает почему.

– Ну что ж, давайте забудем о вашем приключении на Сент-Джеймсской площади. Отчет ваш содержит факты, а не выводы. Но вы согласны, что сейчас мы не можем тронуть эту женщину?

– Боюсь, что так. Я все испортил.