Бесогон из Ольховки

Однажды ночь застала его на дороге. До следующего села было еще далеко, и он решил заночевать в ближайшей роще, где росли дубки, ракиты и тополя. Войдя в рощу, он увидел в отдалении горящий костер. Он пошел на огонек и, подойдя, увидел трех бродяг, сидящих у костра. Они были изрядно пьяны и о чем-то злобно спорили. Увидев Кузьму, они замолкли и хмуро уставились на него.

— Мир вам, люди добрые, — сказал Кузьма.

— Садись, садись, погрейся с нами, — сказал один из них. — У тебя водка есть?

— Нет.

— А табак?

— И табака нет.

— А деньги?

— Тоже нет.

— Пустой, значит, ты, мужик.

— Крест зачем такой прицепил?

— А грешник я, и ношу его для искупления грехов и другим в назидание.

— А ну-ка, Петро, ошманай грешника, может, что и найдем.

— Не трогай меня, человече, Бог даже Каина запретил всем обижать, а я тоже вроде Каина.

— Сивый, да у него ничего нет. Вот кусок хлеба, да книжка какая-то церковная.

— Кидай ее в костер, — приказал мрачный бродяга.

— Бог вас побьет, нечестивцы, — сказал Кузьма.

— Ах ты нам еще угрожаешь! Хватай его, хлопцы, раздевай догола и привязывай к дереву, — приказал бородач.

— Толян, сымай крест и в костер.

— Да крест не сымается, Сивый, разве только башку ему отрезать.

— Ну-ка, я посмотрю. Да он у него на замке!

— Пока привязывайте, а я пойду лозы наломаю. Постегаем, поучим его, чтобы он знал, как шататься по ночам с таким крестом.

Кузьму привязали к дереву. Пламя костра освещало обнаженного страдальца, обмотанного веревкой с торчащим крестом.

Бородач, шатаясь, подошел к нему с целым пучком сломанной лозы.

— Ну, дядя, молись! Сейчас стегать тебя буду.

— Господи, прости им, не ведают, что творят, — 'взмолился Кузьма.

Утром, весь в багровых полосах от экзекуции, он обвис на веревках, все еще привязанный к стволу. А бродяг и след простыл. Днем сильно припекало солнце, и он кричал, призывая на помощь, но никого не было. Он поднимал глаза к небу, но и оно молчало. На следующее утро показалось стадо коров. Одна корова подошла и, жуя жвачку и пуская нити густой слюны, меланхолично уставилась на него. Кузьма, очнувшись от забытья, посмотрел на корову и, едва ворочая пересохшим языком, сказал ей: “Коровушка, матушка, видишь, я помираю, позови кого-нибудь”.

Из рощи на поляну вышел старый пастух, волоча по траве длинный кнут. Внезапно он увидел Кузьму и остолбенел.

— Свят, свят, свят. 3 нами хрестная сила! Ты чо-ловик чи хто?

Кузьма не мог говорить и только что-то шептал. Пастух потихоньку подошел к нему, тщательно разглядывая.

— Видный, бидный чоловиче, як же тэбэ эмордувалы.

Он разрезал веревки и опустил Кузьму на траву.

— Воды, воды, — прохрипел Кузьма.

Пастух отвязал баклажку и напоил страдальца. Хотел снять с него крест, но понял, что это невозможно. Он накрыл его своим ватником и сказал: “Ты, добрий чоловик, мало почекай здесь. Зараз приду с конем, та якийсь одяг принэсу”.

Целую неделю приходил в себя Кузьма в доме добросердечного пастуха. Уходя, он благословил его дом. На нем была грубая рубаха и штаны, на боку холщовая торба с хлебом. Шел он босой и отныне стал так ходить всегда.

В начале восьмидесятых годов я встретил Кузьму в Симферопольском кафедральном соборе. Он стоял среди прихожан — лохматый, с большой бородой, в холщовой рубахе и таких же штанах, из-под которых виднелись босые заскорузлые ступни. Он стоял и самозабвенно подпевал басом церковному хору. Крест был в таком же полугоризонтальном положении — почерневший и засаленный от супов и жирных подливок, однако черезвычайно чтимый народом. Между лопаток Кузьмы висел ржавый амбарный замок, закрытый на веки вечные. После службы он сидел в церковном дворе на скамейке и блаженно улыбался. Женщины подходили к нему и благоговейно прикладывались ко кресту и совали ему в руку рублевки, которые он сразу раздавал нищим. Дети не боялись его и, подойдя, охотно щупали крест и дергали Кузьму за бороду. Он не бранил их и только кротко улыбался. Я с ним заговорил, и он, не чинясь, охотно отвечал. Из церковного дома вышел псаломщик и окликнул Кузьму, чтобы шел на обеденную трапезу. Кузьма встал, перекрестился и вынул из холщовой торбы деревянную крестовую ложку с монастырской надписью: “На трапезе благословенной кушать братии почтенной”, и направился к дому. Я потом много о нем слышал от разных батюшек, которые запомнили посетившего их храмы Кузьму. Его видели и в Тбилиси, и в Вильнюсе, и в Костроме, и в Нижнем Новгороде, и на Урале, и в Сибири. Вот такой странный русский человек Кузьма Крестоноситель. Наверно, и сейчас где-то ходит по городкам и деревням и, войдя в дом, привычно кричит хозяевам: “Покайтесь, люди добрые, ибо приблизилось Царствие Небесное!”

 

 

Адский страх