Бесовская банда

Еще двадцать лет назад Армавир числился армянским селом, а сегодня являлся важным промышленным центром – все же почти восемьдесят тысяч населения, шестьдесят промпредприятий и оживленный железнодорожный узел. Город сразу захватывал и охмурял своей нескончаемой человеческой круговертью и какой-то разношерстностью. Здесь возвышались православные храмы, татарская мечеть и армянская церковь. Здесь жили русские, армяне, евреи, ассирийцы, греки, персы, татары, горцы, немцы, да еще не пойми кто, за что это место прозвали Новым Вавилоном. А заодно здесь толпился темный народец всех национальностей и мастей. Масса народа приезжала и уезжала ежедневно. И здесь легко можно было затеряться лихому человеку.

Как только командировочные вошли в помещение уголовного розыска, так им сразу преподнесли сюрприз.

– Трудно сразу наверняка сказать. Но, возможно, дело сдвинулось, – обрадовал начальник местного угрозыска Нарек Далакян.

И вкратце описал диспозицию. Местные оперативники отнеслись к выполнению указания об ориентировании агентуры в русле отработки мелких скупщиков краденого со всей ответственностью. И вот вчера Далакян в конспиративном помещении – укромной комнате в местном кинотеатре – встретился со своим осведомителем. Тот носил уголовную кличку Жук, был разбитным и пронырливым воришкой, специализировавшемся на краже белья с веревок и чердаков. Самая низшая воровская категория. Но его ушлости и информированности это не убавляло.

Начальник розыска показал осведомителю типографски отпечатанные лица душегубов и поинтересовался:

– Не припомнишь, может, похожие протокольные хари вились около барыг?

Жук внимательно рассмотрел бумажку, повертел ее, только на зуб не попробовал. А потом объявил:

– Не, не видел.

– Они могут около всякой мелочи тереться. У портяночников. У всяких там прачек со спекулянтами.

– У мелочи. – Воришка задумался, выразительно почесывая лысеющий затылок.

Думал он долго и упорно, так что Далакяну захотелось его пнуть хорошенько для прояснения сознания. Но тут осведомитель просветлел лицом.

– Лева Еврей. Точно! Было это дней пять назад. Я ему кой-чего по мелочи скидывал.

– Это по какой мелочи? – прищурился Далакян.

– А, что было, то прошло, – небрежно отмахнулся осведомитель. – К нему в конуру зашел. А там двое. Сапоги принесли. Такие знатные, с подбоем. И очень большого размера.

– И что?

– Из этой компашки один зверь зверем, мохнатый, взгляд свирепый. Посмотрел на меня так, что душа в пятки ушла. А второй – похож вот на этого… Но не очень.

– Так похож или не похож?

– Да тут на бумажке типчик весь гладкий такой. А тот постарше, весь в морщинах… В общем, не он.

О том и сообщил командировочным из Ростова начальник Армавирского угрозыска.

– Постарше и весь в морщинах, – хмыкнул Апухтин. – Он!

– Точно, – кивнул Васильев. – Фотографии-то четырнадцать лет. А сапоги те редкого размера, похоже, с разбоя на Конармейской.

– Хорошо, если все срастается, – азартно потер руки Далакян. – И что, когда бомбить будем Леву Еврея?

– Да сейчас и начнем, – объявил Васильев.

Апухтин написал постановление о проведении обыска, поставил подпись. Местные оперативники двинули на разведку. И установили – клиент на месте и уже созрел для обработки.

Бывшая нэпмановская двухэтажная лавка, а теперь мастерская по ремонту одежды и сапог, находилась почти в центре Армавира – недалеко от недавно открытого кукольного театра. Хозяин, прозванный Левой Евреем, был личностью мелкой, но темной и всеядной. Частный портной, официально он штопал, перешивал, перелицовывал одежонку, втихаря же скупал у алкоголиков проматываемое имущество, а у воришек всякие безделицы. На том и жил, успешно кормя всю свою многочисленную семью. Никто внимания на него особого не обращал – ни воры, ни милиция. Еврей делает маленький гешефт – это их племени на роду написано. Ну и пусть делает.

Ближе к вечеру дом до отказа набился голосистым семейством Левы. Там присутствовали в постоянном шуме-гаме и выяснении отношений трое детей, вечно больная стенающая теща и двадцатилетний племянник Иосик. И, конечно, сам Лева, тщетно пытающийся выглядеть уважаемым отцом фамилии.

Появление в доме оперативной группы вызвало галдеж, как на одесском Привозе. В сплошной хор слились возмущенные крики и причитания о том, что милиция честных людей тиранит, вместо того чтобы искать воров, которые две недели назад с веревки простынь сняли.

Апухтин, хорошо знавший еврейские нравы и такие семьи, на этот галдеж внимания не обращал. Он по-хозяйски устроился за столом в большой комнате, в углу которой в этот же момент символически зазвонили напольные часы. Вытащил из портфеля бумаги. Положил рядом свою любимую автоматическую чернильную ручку. Монотонно зачитал постановление, не обращая внимания на сопутствующие едкие реплики. А затем предложил:

– Прошу выдать вещи и ценности, полученные преступным путем, краденое, предметы, изъятые из гражданского оборота, а также имеющие значение для уголовного дела.

– Какие такие предметы?! – возмутился Лева Еврей – полненький, маленький, кругленький, лысенький и страшно хитренький.