Глава 2. Теперь, пока наши герои спят и секретничают, у нас есть время поведать о материях менее тонких — просто для того, чтобы, войдя в замок герцога Урбино, читатель понимал бы, где оказался
Если взять дюжину правителей, как аристократов, так и выскочек, правивших последовательно один за другим любой землей — от крохотной ленной вотчины до огромной империи, то среди них обязательно окажется один выдающийся представитель власти, истинный Отец Отечества. Двое, а в добрые времена, пожалуй, что и трое, могут быть названы людьми вполне здравомыслящими и даже порядочными. Остальные три четверти будут либо удручающими серостями, либо отъявленными мерзавцами. Ученые мужи говорят, что таков закон средних чисел, а отцы Церкви ссылаются на подверженность несовершенной человеческой природы искусам честолюбивых притязаний да грехам гнева и гордыни, от коих вся мерзость власти и проистекает.
Герцога Урбино Франческо Марию делла Ровере, усыновленного его дядей, бездетным герцогом Гвидобальдо да Монтефельтро, можно было без излишней натяжки отнести ко второй категории. Франческо Мария не был серостью или законченным негодяем. Но кровь имел горячую, и первые года его юности были омрачены убийством человека, осмелившегося проронить гадкое слово о его вдовой сестре. Много шума наделала несколько лет спустя безжалостная расправа молодого герцога над кардиналом Алидози, узнавшим накануне сражения о вражеском подкреплении и трусливо сбежавшим, не предупредив Франческо Марию и его людей о грозящей опасности. Выбравшись из окружения с потерями, делла Ровере настиг предателя и убил его. Эти истории не повредили делла Ровере ни в глазах придворных, ни в глазах равных, было признано, что он поступил как солдат и мужчина, но в курии позже воспользовались убийством Алидози и немало навредили герцогу, заставив на время даже покинуть Урбино.
Надо сказать, что в эти времена власти добивались по-разному. Одни, как миланские Висконти и веронские Ла Скала, получив достоинство наместников-викариев от императора, власть свою основывали на законном фундаменте имперских прав. Другие, как мантуанские Гонзага, насильственно монархизировали звания капитанов. Третьи, как миланские Сфорца, кондотьеры вольнонаемных отрядов, овладевали властью в призвавшем их на помощь городе военным переворотом. Были и папские «непоты», приобретавшие себе княжества при содействии римского престола, как Чезаре Борджа. Были среди итальянских монархов и «принцепсы из буржуазии», ставшие самодержцами над республиками, как флорентинские Медичи.
Семейство же Монтефельтро, как и феррарские д'Эсте, вышло из рыцарства, мало-помалу приобрело силу и политический авторитет, и основывало свою власть на традиции, что было редко для тех времен кровавых переворотов и заговоров. Принципат их был незыблем. Герцоги Урбинские открывали школы и библиотеки, привлекали писателей и артистов, возводили памятники и храмы, покровительствовали наукам и искусствам. Университет Урбино славился учеными латинистами и эллинистами, библиотека — драгоценными рукописями-униками. Но род Монтефельтро прервался три десятилетия назад, бездетный Гвидобальдо усыновил Франческо Марию делла Ровере, племянника своей жены — и племянника папы Юлия II.
При Гвидобальдо двор отличался утончённым великолепием, именно здесь Бальдасаре Кастильоне четверть века назад создал свой знаменитый «Трактат о придворном». Сейчас двор утратил былую утончённость, ибо правитель наложил на него отпечаток своей личности, но придворные не считали, что «золотой век Урбино» миновал. Герцога если и не любили, то уважали: живой ум и постоянство в привязанности к друзьям снискали ему симпатии двора. Многие его и побаивались. Своенравный, никогда не сочувствовавший чужим слабостям, и превыше всего ценивший свободу делать все так, как нужно ему, герцог, однако, иногда умел быть и беспристрастным. Те, кто близко знали его, отдавали дань его душевной прямоте, он был неспособен на притворство, особо ценил тех, кто был тверд, подобно ему самому, не заискивал и не заносился, понимал бы толк в мужских забавах и в гастрономии, а также был сведущ в антиквариате, ибо сам Франческо Мария был истым коллекционером. Он не был равнодушен к радостям любви и не был предан жене, но не любил болезненных извращений, пример коих показывал Аретино.