Беспамятство

Вначале она не могла сесть на кровати, но упрямо поднимала здоровой рукой неподвижную руку и ногу — тренировала отключённые от управления головой мышцы, пытаясь возродить в них воспоминание о движении. Много часов дотягивалась и всё-таки дотянулась до стакана на столике в изголовье и напилась привычно невкусной воды, показавшейся бальзамом. Трудно вообразить, на что она рассчитывала в дальнейшем и рассчитывала ли вообще или действовала по наитию, но, рассудив, что для первого дня достаточно, приготовилась спать, как вдруг явился Максимка, запыхавшись, весь запорошённый снегом. Красивое лицо порозовело от волнения. Спросил недоверчивее обычного:

Опять не звала? А я вроде как совсем хорошо слышал.

Ольга замычала в ответ - речь ей нс подчинялась.

Ах, ты моя болезная, - радостно всплеснул руками дурачок, быстро скинул тулуп, валенки, пристроил на скамейку мешочек с сушеными травами и узел с тряпьём, будто заранее знал, что понадобятся, и занялся насущными заботами.

Первым делом выдрал из стула сиденье, подставил под него ведро и придвинул к кровати, чтобы больная могла пересесть на импровизированный туалет сама, но для начала помог, невзирая на сопротивление, сопровождаемое слабыми стонами. Затем, нс обращая внимания на негодование, написанное на лице немой, снял с неё ночную рубаху, отороченную кружевами, понюхал и отложил в сторону. Было похоже, что нагая Ольга не вызывала у него мужского интереса. Судя но всему, Максимка воспринимал наречённую невесту однозначно как больную. Занятому важной работой, ему было не до женских прелестей, и Ольга в конце концов перестала ёжиться и протестно мычать, отдавшись на волю неожиданно умелого врачевателя.

Тщательно, не пропуская ни одного местечка или складочки, он протёр худое тело мягкой тряпицей, время от времени обмакивая ее во внушительных размеров чугун с горячей водой, заваренной на травах. Сильными руками, нещадно растёр наполовину безжизненное тело от ключиц до пальцев ног какой-то лёгкой скользкой мазью, надел на Ольгу свою исподнюю рубаху, чистую, пахнущую ветром и застиранную до мягкости, потом укрыл простынёй, а сверху пуховиком.

Максимка битый час так старался и пыхтел, что раскраснелся, даже капля пота повисла у него на носу, предназначенному какому- нибудь древнему благородному греку и неведомыми путями возродившемуся на лице русского мужичка, Наконец, он вздохнул облегченно, больше обычного склонив голову набок и одобрительно окидывая сиреневым взором результаты своего труда. Поколдовав над кастрюлей, напоил подопечную с ложечки дымящимся отваром, горьковатым, но с приятным цветочным запахом, и сказал первую за весь вечер фразу:

- Мы твою болезнь одолеем. Скоро пойдёшь на поправку.

Спать, не спроеясь, улегся на лавке в кухне и с рассветом уже был на ногах. Вынес помойное ведро, накипятил воды и повторил вчерашнюю процедуру обмывания и растирания, опять надев на Ольгу свежую рубаху, на этот раз уже сё собственную. Успел- таки (за ночь что ли?) выстирать, высушить и прогладить. Так и менял ежедневно женскую на мужскую, а заглянуть в коробку, где лежало ещё несколько штук, - нс догадался, видно думал, что больше одной нс бывает. Если думал. Она же объяснить ничего нс могла.

Манную кашу Максимка варил умело, без комков, приятной густоты и сладости, и нс забывал дуть на ложку, которую подносил ко рту больной. На обед он усердно мял картофельное пюре, добавляя для разжижения мягкое деревенское масло н кипящее молоко — иначе в ейный косой рот не пропихнёшь, вечером подносил горькие отвары, покрикивая, чтобы пила до дна. Потом растирал ноги, руки, спину привычной скользкой дрянью и до красноты надраивал шерстяной рукавичкой.

Ольга морщилась, вскрикивала, ио лекарь не реагировал. Спокойное лицо человека, занятого важным делом и не искажённое бременем мыслей, было удивительно прекрасно, а уверенность Максимки в успех обнадёживала. Хотелось рыдать от благодарности к дураку, дарившему душевное тепло с такой щедростью, что щемило сердце. Но облегчающую влагу в се глазах навсегда высушила смерть мужа.

Однажды Максимка приготовил крепкий куриный бульон — нс иначе, как умыкнул курицу у Прасковси.

На самом деле бабка сама отдала молодого петушка, когда услышала, что молодая Чеботарёва сильно занемогла.

Выздоровеет, полтинник заплотит, так и передай, — строго наказывала Прасковея Максимке. — А если помрёт, сам отдашь.

Раньше тебя не помрёт, — убеждённо ответствовал парень, и старуха прикусила язык, вспомнив про Маланью. Кто его знает, этого ведуна, еще накличет беду.

Другие бабы тоже проявляли интерес к событию, тем более что сами в дом больной идти нс решались: Максимка врал, якобы болезнь у москвички сильно заразная и только его одного нс берёт, потому что он в детстве маманькой заговорённый.