Беспамятство

Ляля хотела что-то спросить, но сознание затуманилось, силы иссякали, и она закрыла глаза. Хлопнула дверца, впереди отвратительно захрюкали, застучали, зачихали «Жигули» - видно, перекупленный бензин оказался плохого качества, да и машина нс лучшего. Услышав шуршание щебёнки под чужими колёсами, Ольга очнулась, судорожно врубила скорость и устремилась вслед за новым знакомым, боясь потерять его из виду. Тот, глядя в зеркало заднего вида, понял маневры спутницы и старался не затеряться в потоке машин. Они одновременно подъехали к институтскому общежитию на проспекте Мира, он молча предложил руку и повёл женщину в свою комнатушку, споро выставив оттуда соседей. Стыда, даже простой неловкости, Ляля нс испытывала.

Мужчина возбуждал в ней чувственность одним прикосновением, запахом загорелой кожи. Она повиновалась его рукам и движениям, словно в летаргическом сне. Глаза её расширились и остановились: казалось, рассудок, слепившись в один клубок с чувственностью, уходил вглубь, в ту болезненную точку, где рождалось и пульсировало наслаждение. Усеянное звёздными вспышками сознание металось в пляске счастья, о котором еще несколько часов назад она ничего не знала и даже не могла предположить, что такие ощущения возможны. Это открытие исторгало из самых недр сё существа восторженный стон.

Она слегка смущалась мощи этого порыва, но нс привыкла противиться желаниям, тем более оставлять их неудовлетворенными. Её тело стремилось к наслаждению, сметая на пути ненадёжные преграды, возводимые разумом. Смутное, почти бессознательное ощущение невозможности бесконечного счастья только подстёгивало чувства.

В перерывах между объятиями спросила «вы кто?», готовясь услышать самое невероятное — демон-искуситель, инопланетянин, божественный свет...

Бухгалтер. Студент Финансового института и лейтенант запаса Максим Есаулов.

Опять Максим, второй раз за день.

Есаулов? Говорящая фамилия... Казак?

Так точно. Из-под Ростова-иапы.

Захотелось покорить столицу?

Максим впервые подумал: и, правда, чего ему нс хватало в Ростове, большом, длинном и пыльном, как все речные города, но понятном, а понадобилась эта суматошная непредсказуемая Москва, где устроиться гораздо труднее? Но в самом этом слове, которое в провинции произносят с завистью и надуманным пренебрежением, заключалась магия первородства, когда многие десятилетия жизнь остальных российских городов, лишённых элементарных благ и внимания властей, тянулась сонно и была несомненно вторичной. Уже простая принадлежность к Москве давала смутную надежду выделиться из бесконечного пространства необъятной родины и утолить естественное тщеславие. У себя в Ростове он бы нс согласился стать бухгалтером, а здесь это выглядело как способ проникнуть внутрь более высокого организма, освоиться в нем, прижиться, а там - в городе таких возможностей - что-нибудь интересное да подвернётся. Поэтому он нисколько не смущался названия будущей профессии. Оно ему даже нравилось.

Почему бы и нет? Немало великих так начинали,

Ляля потрогала выпуклую родинку над губой мужчины и засмеялась:

Великий казак-бухгалтер. Тогда отчего бы не сказать более современно - финансист?

Потому что я бухгалтер. Кстати, удобно проверять знакомых на вшивость. Девушки с амбициями чураются будущих работников сберкасс и в любовники нс берут.

А в мужья?

Тем более. А вы что, хотите замуж?

Не так, чтобы сильно и только за вас, мой бухгалтер, или дворник, или дипломат - мне все равно.

Максим зорко посмотрел на новую знакомую, поцеловал, и они снова занялись любовью с еще большей страстью. Лицо мужчины и в экстазе оставалось прекрасным. Ляля блаженствовала.

Через час в дверь постучали:

Эй вы, Ромео с Джульеттой, скоро там?

Ляля, нс меняя положения, нащупала рукой в сумочке деньги, протянула Максиму:

Передай. Пусть потерпят.

Вернувшись домой, она бросила маме бумаги — «рассказы потом! устала!» — из последних сил заставила себя смыть под душем дорожную грязь и заснула мёртвым сном, как человек, совершивший работу, превосходящую его нравственные силы.

Утром мать нашла на кухонном столе записку: «Вернусь через два дня. Без паники. Вес о'кей».

- Безобразие, - вслух рассердилась Надя, комкая бумажку. - Как будто я пустое место!

Почему дочь так же, как и муж, отстраняет её от своей жизни? Что за наказание? На правах матери, хотя и тайно, стараясь запомнить, как они лежали, и вернуть на место в точности, Надежда Фёдоровна копалась в девичьих вещах. Разгадывала пометки на календаре, читала дневники, которые Ляля то начинала вести, то бросала, перебирала книги, бельё, примеряла шарфики и шляпки. Чужая жизнь (а жизнь дочери давно стала ей чужой) вызывала жгучее любопытство, хотелось понять, что в ней такого особенного, позволяющего быть счастливой? Но тайна нс поддавалась.