Бесплатно

Михаил отвернулся и направился к скамье. На глаза попался блокнот. Поднял книжицу, протёр от пыли. Раскрыл наугад. В середине. Пожелтевшие листы «в клеточку». Казалось, они вот‑вот рассыплются от прикосновений. Михаил открыл блокнот с начала. Страницы оказались исписаны мелким почерком. Синяя паста сильно выцвела, во многих местах расплылась, и слова не читались. Михаил попытался разобрать почерк. Понял лишь, что хозяину блокнота следовало куда‑то явиться и не забыть там что‑то сделать. Следующий десяток листов оказался испещрён этим же мелким почерком. Даты встреч полувековой давности, телефоны, имена, малосодержательные записи, длинные подсчёты «в столбик», короткие и бессмысленные для стороннего человека напоминалки.

Поезд начал замедляться. Михаил достал мобильник. Подождал, пока состав остановится на станции. Людей на перроне стояло предостаточно, но никто из них по‑прежнему не видел узников. Михаил внимательно наблюдал за дисплеем в надежде, что мелькнёт хотя бы слабый сигнал сети. Понимал, что этого не будет, но никто не запрещает надеяться.

Поезд тронулся. Михаил спрятал телефон и удручённо поплёлся на скамью, где совсем недавно сумел уснуть. Присев, несколько минут смотрел на мелькавшую за стеклом серую бетонную стену, кабели на ней. Опустил взгляд на блокнот. Уже собирался отбросить его, перевернул ещё один лист…

Плохочитаемые мелкие буквы сменились каллиграфическими. Кое‑где имелись странные завитушки и росчерки, но Михаил догадался, что появились они вследствие того, что писали в движущемся и качающемся поезде.

Хоть отдельные слова читаемы, в целом с распознаванием текста возникли проблемы. Во многих местах буквы, и целые предложения, «поплыли». Бумага пожелтела, стала хрупкой. Не хватало листов. В нескольких местах Михаил обнаружил бурые пятна, делавшие нечитаемыми целые куски текста на нескольких страницах.

В целом смысл оказался понятен, но деталей Михаил не уловил. С самого открытия метро было проклятым местом. Первый пробный состав, пущенный пятнадцатого февраля, тысяча девятьсот тридцать пятого года, так никуда и не приехал. В дальнейшем метро питалось пассажирами. И чем сильнее оно разрасталось, тем больше требовало жертв. Автор дневника утверждал, что, если состав останется без пищи – метро рухнет.

Свет мигнул. Михаил отбросил коричневый блокнот и поднялся. Прошёлся вдоль стен, читая надписи, оставленные прошлыми пассажирами.

«Двери откроются, когда будет один»

«Поезд – это метро»

«Поезд опустеет – всё рухнет»

«Иногда они открываются»

«Поезд – это смерть»

«Если он остановится – всё развалится»

«Метро питается нами»

«Проклятое место»

«Состав остановится и все‑все‑все погибнут»

Михаил прочёл всё, что нашёл. Большинство надписей по смыслу дублировали друг друга. Тогда он заглянул в вагон к парню, который опустился на колени перед дверьми на платформу. Там тоже разглядел на стенах надписи, но прочесть их не смог. Прошёл к заднему вагону. Мужчина уснул с электронной книжкой на груди. В его вагоне надписи на стенах были в меньшем количестве.

Состав начал замедляться. Вскоре остановился на станции «Бибирево». Через полминуты снова двинулся. Михаил вернулся на лавку и лёг. Из головы не выходила фраза: «Двери откроются, когда будет один». Поразмыслив, он пришёл к выводу, что поезд перестраховывается. Когда останется один пассажир, двери откроются, чтобы набрать ещё людей. Именно в этот момент существует единственный шанс на спасение.

* * *

Парень из переднего вагона стоял на коленях четыре дня. Иногда вставал и пытался раздвинуть двери на станции. Несколько раз мочился в ладони и пил. На пятый день принялся бесноваться, и Михаил порадовался, что каждый вагон звукоизолирован. Парень поднимал окаменевшую подругу и бросал в двери, в окна. Когда выдохся, принялся швыряться костями предыдущих пассажиров. Михаил отвернулся и старался не обращать внимания на сумасшедшего.

Мужчина из заднего вагона почти всё время лежал, читал книгу. В тот день доел курицу. На следующие сутки вмял батон и банку шпрот. На третий день затянувшейся поездки съел пару‑тройку конфет. На четвёртые сутки ничего не ел. Пятые провёл, беспрестанно обшаривая вагон.

Михаил перевёл телефон в режим полёта и смотрел лишь время, чтобы новенький аппарат продержался как можно дольше. Старался меньше двигаться. В первый день пытался читать книгу, но вскоре отказался от этой затеи. Ему требовалось максимально поберечь силы. Поэтому он просто лежал с закрытыми глазами и старался ни о чём не думать. Лишь раз в четыре‑пять часов съедал маленькую часть обеда из пластиковой чашки и делал глоток чая. Вскоре ему пришлось силой воли заставлять себя не съесть всё сразу.

В поведении поезда ничего не изменилось. Он беспрестанно ехал, останавливаясь на станциях. Когда метро закрывалось, остановки прекращались, за окном мелькал бесконечный тоннель.

К шестому дню еда и чай закончились. Михаил ощущал постоянный сосущий голод, мешавший связно мыслить. Во рту давно поселилась сухость.

Парень из переднего вагона лежал возле двери, слабо скрёб её пальцами. Его руки загноились.