Бесплодные земли

Молодой человек так или иначе непременно стал бы его добычей, и висеть бы тогда кишкам Эдди Дийна веселыми яркими нитями на нижних ветвях сосны, если бы в этот миг медведь опять не расчихался. Подняв на месте бывшего костра черную тучу пепла, зверь замер, согнувшись чуть ли не вдвое и уперев передние лапищи в огромные ляжки, отчего на мгновение сделался похож на старика в шубе – на простуженного старика. Он чихал и чихал – АП-ЧХИ! АП-ЧХИ! АП-ЧХИ! – и от его морды летели мириады паразитов. Горячая струя мочи била между лап в кострище, с шипением размывая россыпь угольков.

Не тратя попусту дарованные ему несколько дополнительных решающих секунд, Эдди с обезьяньим проворством взлетел на сосну, остановившись лишь раз, чтобы убедиться, что револьвер по-прежнему крепко сидит за поясом его штанов. Эдди владел ужас; он уже наполовину убедил себя, что погибнет (чего же и ждать, когда рядом нету Генри, который бы Приглядывал за ним), – и все равно в голове у юноши клокотал безумный смех.

"Положение безвыходное, – подумал Эдди. – Не хило, а, фанаты? Загнан на дерево Медведзиллой".

Тварь снова подняла голову – солнце короткими ослепительными вспышками заиграло на вращающейся штуке меж ее ушей – и атаковала дерево Эдди. Высоко занеся лапу, медведь ударил, намереваясь сшибить молодого человека с сосны, как шишку. Эдди перемахнул на следующий сук. В тот же миг огромная лапа переломила ветку, на которой он только что стоял, пропоров и сорвав с Эдди ботинок. Ошметки разодранного надвое башмака отлетели прочь.

"Ничего-ничего, все нормально, – думал Эдди. – Если хочешь, Братец Медведь, забери оба. Чертовы штиблеты все равно давно сносились".

Медведь заревел и хлестнул по дереву, оставив в древней коре глубокие раны, из которых потекла прозрачная живица. Эдди, не останавливаясь, судорожно карабкался вверх по редеющим ветвям. Осмелившись мельком глянуть вниз, он уперся взглядом прямо в мутные глаза медведя. Фоном для запрокинутой головы зверя служила поляна, превратившаяся в мишень с грязным пятном раскиданного кострища вместо яблочка.

– Промахнулся, гнида косма… – начал молодой человек, и тут медведь, не опуская головы, чтобы видеть Эдди, чихнул. Эдди немедленно залило горячей слизью, замешанной на тысячах белых червячков. Они отчаянно извивались у него на руках, на рубахе, на шее и на лице.

Пронзительно вскрикнув от неожиданности и отвращения, Эдди принялся прочищать глаза и рот, потерял равновесие и едва успел вовремя зацепиться сгибом руки за соседнюю ветку. Удерживаясь таким образом, он отряхивался, ожесточенно, всей пятерней, стирая с себя как можно больше кишащей червями густой мокроты.

Медведь взревел и снова ударил по дереву. Сосна раскачивалась, словно мачта в шторм… но новые царапины появились по меньшей мере семью футами ниже той ветки, в которую что было сил упирался ногами Эдди.

Червяки издыхают, понял молодой человек. Должно быть, они начали гибнуть, едва покинув зараженные трясины в теле чудовища. От этой мысли ему немного полегчало, и он опять принялся карабкаться вверх по сосне. Через двенадцать футов Эдди остановился, не рискуя подниматься выше. Ствол сосны, диаметр которого у подножия составлял, вероятно, добрых восемнадцать футов, здесь имел в поперечнике не более восемнадцати дюймов. Эдди распределил свой вес между двумя ветвями, но он чувствовал, как обе они пружинисто гнутся под его тяжестью. Отсюда, с высоты птичьего полета, открывался вид на расстилающийся внизу волнующийся ковер леса и западные предгорья. При иных обстоятельствах этой картиной стоило бы насладиться без спешки.

"Крыша мира, мамочка", – подумал Эдди. Он опять посмотрел вниз, в запрокинутую медвежью морду, и на мгновение все мысли из его головы вытеснило чистейшее изумление.

Из черепа медведя что-то росло – что-то, похожее, с точки зрения Эдди, на маленький радар. Устройство это судорожными рывками поворачивалось, пуская солнечные зайчики, и слышно было, как оно тоненько поскрипывает. Эдди, в свое время успевший сменить несколько старых машин (из тех, что заполняют стоянки для подержанных автомобилей и на ветровом стекле у них шампунем выведено "ДЛЯ ВАС, УМЕЛЬЦЫ!"), подумал, что скрип, издаваемый этим устройством, – это скрип подшипников, которые следует поскорее сменить, не то их заест раз и навсегда.

Медведь протяжно заворчал. Из его пасти густыми хлопьями полезла кишащая червями желтоватая пена. Если до сих пор Эдди не доводилось заглядывать в глаза полному безумию (сам он, не единожды оказывавшийся нос к носу со стервой мирового класса Деттой Уокер, считал иначе), то он смотрел в них сейчас… но, к счастью, чудовищную морду отделяло от него добрых тридцать футов, да и смертоносные когти при всем старании футов пятнадцать не доставали до его подошв. И в отличие от деревьев, на которых медведь срывал свою злобу по дороге на поляну, эта сосна сухой не была.

– Безнадега, милок, мексиканская ничья, – пропыхтел Эдди. Он утер потный лоб липкой от смолы рукой и стряхнул грязь вниз, в морду страшилищу.