Бесплодные земли

Стук прекратился через два часа – так же внезапно, как начался. Небо заполонили безликие белесые тучи; солнце подернулось легкой дымкой, а потом и вовсе исчезло за облачной завесой. До вертикально поставленных камней, тускло отблескивавших в ровном рассеянном свете, подобно клыкам поверженного чудовища, оставалось менее пяти миль.

– 20 -

"ИТАЛЬЯНСКАЯ НЕДЕЛЯ В "МАЖЕСТИК"! – уныло возвещало с навеса над входом в кинотеатр на углу Бруклин– и Марки-авеню обтрепанное полотнище. – ДВА КЛАССИЧЕСКИХ ВЕСТЕРНА СЕРДЖИО ЛЕОНЕ! "ЗА ПРИГОРШНЮ ДОЛЛАРОВ" ПЛЮС "ХОРОШИЙ, ПЛОХОЙ, ЗЛОЙ"! ВСЕ СЕАНСЫ – 99 ЦЕНТОВ!"

В кассе сидела смазливая блондиночка в бигуди. Жуя резинку, она читала одну из тех бульварных газетенок, которые так любила миссис Шоу. Рядом гремел транзистор – "Лед Зеп". Слева от кассы, в последней уцелевшей витрине, висела афиша с Клинтом Иствудом.

Джейк знал, что нужно идти, – было почти три часа, – и все равно на миг задержался, засмотревшись на афишу за грязным треснутым стеклом. На Иствуде было мексиканское серапе. В зубах зажата сигара. Один край серапе Иствуд перекинул через плечо, чтобы освободить револьвер. Глаза у Иствуда были бледно-голубые, выцветшие. Глаза снайпера.

"Не он, – подумал Джейк, – но оченьпохож. Главное, глаза… глаза почти такие же".

– Ты позволил, чтобы я сорвался в пропасть, – сказал он человеку со старой афиши – не Роланду, другому. – Допустил, чтобы я погиб. Что будет в этот раз?

– Эй, мальчик, – окликнула его белокурая кассирша, и Джейк испуганно вздрогнул. – Ты как, будешь стоять и сам с собой общаться или все-таки зайдешь?

– Я пас, – поспешно отказался Джейк. – Эти два я уже видел.

И двинулся дальше.

Свернув налево, на Марки-авеню, мальчик опять подождал, не охватит ли его ощущение, что он ВСПОМИНАЕТ ЕЩЕ НЕ СЛУЧИВШЕЕСЯ, но тщетно. Ничего особенного в Марки-авеню не было: накаленная солнцем улица, вдоль которой выстроились многоэтажки из сероватого песчаника (похожие, с точки зрения Джейка, на тюремные блоки); нестройно гомонящая стайка молодых мамаш толкает коляски, разбившись на парочки – и больше ни души. Май выдался не по-весеннему жаркий – чересчур жаркий для пеших хождений.

"Что я ищу? Что?"

Позади хрипло загоготал юношеский басок. Следом негодующий женский голос взвизгнул: "А ну, отдай!"

Джейк дернулся, решив, что обладательница голоса, должно быть, имеет в виду его.

– Генри, отдай!Я серьезно!

Джейк обернулся и увидел двоих ребят. Одному было самое малое лет восемнадцать, другому – намного меньше… лет двенадцать-тринадцать. При виде второго мальчика сердце Джейка закрутило в груди что-то вроде мертвой петли: вместо коротких штанов в полоску на парнишке были зеленые вельветовые брюки, но желтая футболка осталась та же, а под мышкой он нес старый, побитый баскетбольный мяч. Хотя паренек стоял к Джейку спиной, Джейк понял, что нашел мальчика из своего вчерашнего сна.

– 21 -

Визжала симпатяшка из билетной кассы, та, что жевала резинку. Девчонка пыталась выхватить свою газету у старшего из ребят, с виду уже почти взрослого дяди. Похититель – на нем были джинсы и черная футболка с закатанными рукавами – держал газету над головой и радостно скалился:

– А ты подпрыгни, Мэриэнн! Прыгай, девочка, прыгай!

Девчонка уперлась в него злыми глазами и вспыхнула.

– Дай сюда! – велела она. – Кончай валять дурака, отдай газету! Сволочь!

– Во, слыхал, Эдди? – огорчился старший. – Выражаицца! Бяка, бяка! – Он с ухмылочкой помахал газетой – так, чтобы белокурая кассирша лишь самую чуть-чуть не могла до нее дотянуться – и Джейка вдруг осенило. Эти двое вместе возвращались с занятий (хотя вряд ли учились в одной школе, если он правильно определил разницу в возрасте), и тот, что постарше, завернул к кассе, притворившись, будто хочет сказать блондиночке что-то интересное. Потом он просунул руку в щель под окошком и – цап! – стащил газету.

Такие лица, как у этого переростка, Джейку случалось видеть и раньше. Такие физиономии бывают у тех, кто считает верхом веселья облить кошке хвост бензином или скормить голодной собаке хлебный катыш с рыболовным крючком в середке. У тех, кто сидит в классе на камчатке и дергает девчонок за бретельки лифчиков, а когда кто-нибудь, наконец, пожалуется, изумляется, прикинувшись дурачком: "Кто, я?" В школе "Пайпер" ребят подобного склада было немного, но они были; Джейк полагал, что горстка таких удальцов отыщется в любой школе. Пайперовские одевались получше, но лица были те же. В старину о мальчишке с таким лицом, вероятно, сказали бы "висельник".

Мэриэнн подпрыгнула, силясь достать газету, которую переросток в черных штанах свернул в трубку, но ухватить ее не успела; в последний момент парень отдернул руку и шлепнул Мэриэнн газетой по макушке, точно собаку, напустившую лужу на ковер. На глазах у Мэриэнн показались слезы – главным образом, полагал Джейк, от унижения. Она страшно покраснела – хоть спички от щек зажигай – и заорала:

– Ну и подавись! Читать не умеешь, я знаю, так хоть картинки посмотришь!

И развернулась, чтобы уйти.