Бесплодные земли

Из-за двери послышался глухой рык – рев голодного зверя, вожделенно брызжущего слюной на дне бетонного колодца. Джейк почувствовал, как на лбу и щеках выступил липкий пот. Ему стало дурно. Он так испугался, что на какой-то миг перестал ощущать реальность происходящего: он как будто превратился в призрачный персонаж кошмарного сна, который снится кому-то другому.

Там, за дверью, звучал злобный хор. Там таился невидимый враг. Его голос сочился наружу, как липкий сироп.

Джейк дернул нижнюю доску. Она поддалась легко.

«Ну конечно. Оно хочет, чтобы я вошел. Он, кажется, изголодался, и в меню у него я стою первым блюдом».

Неожиданно в памяти всплыло стихотворение, которое как-то прочла на уроке мисс Авери. По ее утверждению в нем говорилось о бедственном положении современного человека, который утратил все корни свои и традиции, но теперь Джейк решил, что все было проще. Поэт, наверное, здесь бывал и видел этот жуткий дом:

Я покажу тебе то, чего ты не видел доселе,
Нечто, совсем не похожее на твою тень,
что за тобою шагает утром,
Или на тень твою вечером, что встает пред тобой,
Я покажу тебе…

– Я покажу тебе страх в горстке праха, – пробормотал Джейк вслух, берясь за дверную ручку. И едва он прикоснулся к ней, как его вновь охватило знакомое чувство уверенности и несказанного облегчения… то самое чувство, когда ты знаешь наверняка, но на этот раз – без дураков, что дверь откроется в другой мир, где небо не тронуто дымом из заводских труб, а на горизонте, подернутый синеватой дымкой, маячит не горный кряж, а прекрасный и незнакомый город.

Запустив руку в карман, он сжал серебряный ключ в кулаке, надеясь, что дверь заперта и можно будет воспользоваться ключом. Но дверь оказалась не запертой. Дверь отворилась со ржавым скрипом. Ошметками ссыпалась ржавчина с ветхих петель. Запах гнили ударил в лицо, как кулак: отсыревшее дерево, рыхлая штукатурка, гниющие ткани, древняя разложившаяся набивка. И был еще один запах – запах звериного логова. Промозглый сырой коридор уводил во тьму впереди. Слева к сумраку верхнего этажа поднималась кривая расшатанная лестница. Отвалившиеся перила валялись, разбитые в щепки, на полу в коридоре, но Джейк был не настолько наивен, чтобы пытаться уверить себя, будто среди этих мрачных обломков он не видит еще одной вещи. Там, среди хлама и мусора, были еще и кости – кости мелких животных. Вроде бы кости животных… но приглядываться Джейк не стал, иначе ему не достало бы мужества идти дальше вглубь дома. Он помедлил на входе, пытаясь взять себя в руки, чтобы сделать первый – решающий – шаг. В глухой тишине что-то тихонько стучало. Быстро и твердо. Джейк не сразу сообразил, что это стучат его зубы.

«Почему никто меня не остановит? – в отчаянии думал он. – Почему никто из прохожих не крикнет мне с улицы: “Эй, ты там на барже! Туда нельзя… ты, что ли, читать не умеешь, умник?”»

Но он и сам знал, почему. Потому что прохожие на Райнхолд-стрит старались держаться на той стороне улицы. Те же, кто шел по этой, старались как можно быстрее пройти мимо мрачного дома.

«Но даже если кто-нибудь из прохожих посмотрит сюда, он все равно меня не увидит, потому что на самом деле меня здесь нет. Не знаю, к добру это или нет, но меня уже нет в моем мире. Мой переход уже начался. Впереди меня ждет его мир. А это…»

А это ад между мирами.

Джейк шагнул в коридор… и закричал, когда дверь у него за спиною захлопнулась, точно врата мавзолея. Да, закричал, но ни капельки не удивился.

Он не удивлялся уже ничему.

28

Давным-давно, в стародавние времена, жила-была одна женщина. Молодая такая женщина. Звали ее Детта Уокер. Частенько наведывалась Детта Уокер в придорожные забегаловки и дешевенькие закусочные на Риджлайн-Роуд, что в предместье Натли, и на Шоссе № 88, на том отрезке его, что тянулся от линий электропередач к Эмхаю. В те времена у нее еще были ноги, и, как поется в одной славной песне, она знала, что с ними делать. Обычно она надевала дешевое платье в обтяжку, похожее с виду на шелковое, только, конечно, не шелковое, отнюдь, и танцевала с белыми парнями, пока музыканты на маленькой сцене наяривали попсу типа «Мы с моею чувихой балдеем от наших любовных затей» или «Хиппи-хиппи шейка». Иногда Детта Уокер цепляла кого-то из этих парней и соглашалась пойти с ним в машину на автостоянке. Там она распаляла его (никто не умел целоваться душевней и лучше, чем Детта Уокер, да и коготками работать была она мастерица), пока он совсем уже не забалдевал… а потом: «Не пошел бы ты, мальчик …туда?» И что было дальше? Ну, в этом-то все и дело. В этом, как говорится, и вся игра. Одни распускали сопли и начинали ее упрашивать – тоже, знаете ли, вариант, но так себе… ничего выдающегося. Другие бесились и психовали, и это было гораздо забавнее.