В ту ночь они расположились лагерем на поляне в пятнадцати милях к востоку от того места, где остался мертвый медведь. Заснули, как только легли, изможденные (даже Роланд проспал всю ночь, хотя его сны были как бешеный карнавал кошмаров), и проснулись на следующий день на рассвете. Эдди молча развел костер и лишь взглянул на Сюзанну, когда в зарослях неподалеку раздался выстрел.
– Завтрак, – коротко констатировала она.
Три минуты спустя Роланд вернулся в лагерь со шкуркою, перекинутой через плечо. На ней покоился свежевыпотрошенный и уже освежеванный кролик. Сюзанна молча его приготовила. Путешественники поели и отправились дальше.
Эдди пытался представить себе, каково это: помнить о собственной смерти. Все утро эта мысль не давала ему покоя.
А вскоре после полудня они вышли к участку леса, где почти все деревья были повалены или выкорчеваны из почвы, а кустарник буквально размазан по земле… впечатление было такое, что когда-то давно здесь прошел ураган, сметая все на своем пути в разрушительном буйстве.
– Мы почти добрались, – объявил Роланд. – Теперь уже близко. Он тут все порушил, чтобы расчистить обзор. Наш приятель-медведь не любил сюрпризов. Он был здоровенный, но не любезный.
– А он не оставил, случайно, сюрпризов нам? – полюбопытствовал Эдди.
– Может быть, – улыбнулся Роланд, похлопав его по плечу. – Но если даже и так… это будут старенькие сюрпризы.
Здесь им пришлось сбавить темп. Большинство из поваленных деревьев, преграждавших дорогу, были старыми, даже древними – многие рассыпались трухой, мешаясь с землею, из которой их выдернули когда-то, – но все равно продвижение вперед сквозь мешанину ветвей и стволов походило скорее на бег с препятствиями. Даже если бы все путешественники были, что называется, дееспособны, такой переход все равно представлял бы немалые трудности, а ведь ситуацию усугубляло и то, что Роланду приходилось тащить на себе Сюзанну, так что поход превратился в настоящее испытание выносливости и нервов.
Местами раскиданные деревья и расплющенный кустарник полностью перекрывали медвежий след, и это тоже задерживало путешественников. До полудня они шли, ориентируясь по глубоким отметинам когтей на стволах, четким и ясным, как проложенная меж деревьев тропа. Но здесь, в самом начале пути, гнев исполинского зверя не разыгрался еще в полную силу, и отметины эти пропали. Роланд медленно прокладывал дорогу, высматривая испражнения в кустах и клочки шерсти на коре поваленных деревьев, через которые перебирался медведь. День уже близился к вечеру, когда они наконец миновали этот гниющий участок леса – и прошли-то всего три мили!
Эдди уже опасался, что они не выберутся оттуда до темноты и им придется заночевать в этом массиве, не пробуждающим в нем ничего, кроме чувства гадливости, и когда он совсем уже было отчаялся, они выбрались наконец на опушку леса, заросшую редкой ольхой. Впереди, за деревьями, в каменном ложе своем громыхала река. За спиной заходящее солнце пролило воспаленный багряный свет на гниющий участок леса, который они только что миновали. В гаснущем свете дня стволы упавших деревьев обернулись перекрестием черных линий, напоминающих знаки китайской письменности.
Роланд объявил привал и снял со спины Сюзанну. Потянувшись как следует, он упер руки в боки и немного размялся, покрутив корпусом вправо и влево.
– Здесь, что ли, ночуем? – с облегчением осведомился Эдди.
Роланд покачал головой.
– Отдай ему свой револьвер, Сюзанна.
Она сделала, как он сказал, лишь вопросительно на него посмотрела.
– Пойдем, Эдди, со мной. Мы уже совсем рядом. Место, ради которого мы пришли… оно на той стороне этой ольховой опушки. Нам надо взглянуть. И еще – кое-что сделать.
– Но почему ты решил…
– Послушай.
Эдди прислушался. Только теперь он вдруг сообразил, что из-за деревьев доносится гул механизмов и что он его уже слышит какое-то время.
– Но мне не хотелось бы оставлять Сюзанну.
– Мы далеко все равно не пойдем, а голосище у нее будь здоров. К тому же, если и существует опасность, то она впереди… так что мы будем между.
Эдди нерешительно посмотрел на Сюзанну.
– Идите… но постарайтесь вернуться быстрее. – Она оглянулась назад, задумчиво глядя туда, откуда они пришли. – Не знаю, есть у них тут муравьи или нет, но у меня ощущение, что есть.
– Мы вернемся еще засветло, – пообещал Роланд и, не проронив больше ни слова, направился к ольховой опушке. Помедлив мгновение, Эдди поплелся следом.
Углубившись в ольховую рощицу ярдов этак на пятнадцать, Эдди вдруг сообразил, что они с Роландом идут по тропинке – ее, вероятно, за многие годы протоптал для себя медведь. Деревья клонились над ними, образуя живой тоннель. Теперь гул механизмов стал громче, и Эдди начал уже различать его отдельные составляющие. Вот – глухое гудение, похожее на густое жужжание. Эдди не столько слышал его, сколько чувствовал под ногами – слабую вибрацию, словно где-то под землей работал большой агрегат. Мерный гул, как царапины, прорезали скрежещущие перекрестные звуки… вжик, вжик, бдзжж.
Прильнув губами к самому уху Эдди, Роланд проговорил: