Беспокойное лето. Послесловие

Как мы поняли по доносящимся до нас разговорам, мужчины начали крутить ворот, и металлическая плита стала медленно подниматься. Дальше каждые десять секунд к нам прибегал Мишка и комментировал происходящее. После того как плита поднялась, ее зафиксировали с помощью специально заготовленных приспособлений. Под плитой вниз уходила винтовая лестница. Юрка посвятил туда фонарем, и мы услышали дружное: «Ах!» и экспрессивные матюги тети Зины. Маня с Таней не выдержали и побежали посмотреть, что там такое. Сначала мы со Светкой остались сидеть, вроде как нам совсем не интересно. Я уже успела рассказать женщинам, что вдоль лестницы должны быть расположены всякие страсти-мордасти. Но потом все же решили посмотреть одним глазком, что там за скелет и пауки. У нас в школе в кабинете биологии целых два скелета и еще разборная модель человеческого тела. Она, по-моему, пострашнее скелетов будет.

Когда мы со Светкой вошли в библиотеку, мужчины уже организовали освещение винтовой лестницы. Да, прямо напротив первых ступеней висел скелет, но ничего особенного в нем не было. Если только глазницы. В них были вставлены призмы. Когда Юрка посвятил фонарем вниз, призмы стали отражать свет, и вид у скелета получился действительно устрашающий, не для слабонервных. Правда, нас со Светкой после многочисленных поездок с детьми в лагерь такой ерундой не застращаешь.

Леонид Львович предупредил, что ни в коем случае нельзя спускаться в подвал по центральной части лестницы, надо держаться ближе к стене, а внизу отключить какой-то механизм. Тетя Зина принесла швабру с длинной ручкой, и Колька нажал шваброй на середину ступени. Мишка пришел в полный восторг, а Таня испугалась. Скелет начал двигаться и тянуть руки к швабре. Представляю, что должны были почувствовать воры, если бы они в темноте со свечой начали спускаться по лестнице. Задумка со скелетом была покруче всяких замков. Мужчины начали спуск. Оказалось, что за скелетом по стенам были развешены пауки, которые шевелили лапками, а в самом низу была кобра, которая поднималась из кувшина. По-видимому, под ступенями были механизмы, приводящие в движение игрушки, когда люди наступали на центральную часть ступенек. В самом низу действительно оказалась рукоятка, с помощью которой движение страшилок удалось выключить. Мы все оказались перед дверью, на которой висел огромный замок. Его удалось открыть с помощью той же рукояти шпаги. Замок был открыт, оставалось только распахнуть дверь. Мы все стояли не дыша, никто не решался сделать самый последний шаг. Мы все посмотрели на Виталия Петровича. Он был старшим в роду Немчиновых, и именно он должен был восстановить связь между прошлым и настоящим. Виталий Петрович медленно отворил дверь. Я выдохнула. Я очень боялась, что в комнате будет груда сгнивших деревяшек, и больше ничего. Слава богу, я ошиблась. Комната была полна прекрасно сохранившейся мебелью, посудой, хрустальными люстрами, жирандолями, запаянными тубусами, в которых оказались картины, а также ящиками с книгами и китайским фарфором.

Виталий Петрович

Поиски сокровищ, конечно, разогнали кровь в наших жилах. Не каждому человеку в жизни выпадает счастливый жребий найти клад. Никто не признавался, но мы все боялись, что за сто лет все наследие Немчиновых превратилось в труху. Я знал, что Немчиновы были очень богаты, но то, что я увидел в секретной комнате, превзошло все мои ожидания. Найденные сокровища поставили перед нами непростой вопрос: что с ними делать. Я твердо решил, что все личные вещи предков и их портреты должны остаться в нашей усадьбе. Остальное можно отдать в музей или еще куда-нибудь. Письменный стол и мебель, судя по мемуарам, стоявшую в кабинете моего прадеда, я решил перенести в свой кабинет. В последнее время я сильно сроднился с прадедом. У меня больше язык не поворачивается называть его старым графом или Леонидом Львовичем, только прадедом.

Мне досталась последняя папка с мемуарами, папка, относящаяся к парижской части жизни прадеда. Я читаю и вижу свои мысли и чувства. Прадед до конца жизни скорбел о погибших сыне и дочери, боль не оставляла его. И мое сердце не перестает разрываться от боли при мысли о моем погибшем сыне Серже. Прадед страшился за судьбу оставшегося в России Федора, за будущее своего среднего сына – моего деда и внука – моего отца. И во мне живет постоянный страх за Вадима, Мишеля, Валечку и будущих внуков. После приезда в Сосновск бессонными ночами я много думал, правильно ли я сделал, что не настоял на отъезде всей семьи в Париж, в наш спокойный, безопасный мир. Прочитав страницы мемуаров прадеда, наполненные тоской по Родине, я понял: наша судьба – судьба рода Немчиновых – навсегда связана с Россией. Перед кончиной прадед переписал в свои мемуары стихи И. Бунина, которые тронули меня до слез:

И цветы, и шмели, и трава, и колосья,

И лазурь, и полуденный зной.

Срок настанет – Господь Сына Блудного спросит:

«Был ли счастлив ты в жизни земной?»

И забуду я все – вспомню только вот эти

Полевые пути меж колосьев и трав,