Беспокойные тени прошлого

Лие не придется сегодня ночью просыпаться с чувством тревоги за мое тело и за мою искалеченную душу. Я буду спать почти как младенец, без осознания своего жалкого существования и щипаний за соски до боли. Никто не будет калечно стонать мне в ухо и просить трахать до умопомрачения, стягивая большие шелковые эластичные ленты на теле до хруста костей. Никакой сочный рот не проглотит мой член, и ничьи выдающиеся соски не покроются моей еле выжимаемой к концу оргии спермой. Но, главное, что я не буду сегодня раздвигать ничьи лепестки, прощупывая языком нектар самого дна цветка одной из податливых женских туш. А это значит… А это значит, что моя девушка сегодня может спать спокойно и не переживать, что я остался ночью один в городе грязных пороков.

Я спокойно лягу спать на идеально отутюженную простынь, пусть и с легкой грустинкой. Буду иногда ворочаться и думать о девушке, которая всем сердцем, кажется, меня любит. Переворачиваться, искать удобное положение тела и вспоминать теплоту и нежность ее ладоней: не ледяных, но и не горячих, волнительной прохладой томимые изящные полноватые пальчики. В какой-то момент, еще не вступив в фазу сна, я резко открою глаза и уставлюсь в окно. Через него будут заглядывать мне под веки усталые фонари и бликовать в зрачки, пытаясь выжать из меня забытые эмоции, но я останусь непреклонным в своей позиции. Сегодня мои думы посвящены одной ей. Той, что не может уснуть сейчас в кровати, представляя, что я предаюсь воспоминаниям о волшебстве с роковой бордовой розой.

Холодные, как лед поздней ночью в Антарктиде, мои глаза с фото сегодня не могли ей врать. Глаза, цвета кристальной синевы могучих айсбергов. Темные, как предосенняя буря с грозой, но без тумана после него. В них не сиял предательский отсвет падающей звезды, когда дрожание глазного яблока выдает неправду. Сегодня в них нет омута темноты, где встревоженный ветер свищет как попало… Сегодня в них отражается вся Вселенная, томно чаруя.

Глаза до откровения чистые, хоть и опьяняюще дерзкие, неподвластные порой прочтению. Они до краев наполнены неописуемой глубиной океана, где об его рифы могут разбиваться все сомнения смотрящего. В них откровения набегают волнами, скользя по телам страдающих, влюбленных в них легким прохладным бризом равнодушия. В таких глазах даже луна всегда только полная — испытывающая, подозрительная, но знающая, что цвет раннего утра все же непостоянен…1