Девочка еще раз посмотрела на Макса, крепче сжимая его руку, а Джеральдин положила руку на другую его руку, предлагая свою силу, пока он использовал ее, чтобы помочь ребенку.
— Я не знаю, почему меня держали. Они сказали, что я могу быть ответом, но я не знаю, что делать. Это… он… они взяли меня с собой и позволили смотреть, как они что-то убивают, разрушают и ищут. Меня тоже взяли к Паромщику. Они хотели заключить с ним сделку.
— Какую сделку? — Я вздохнула, и мой ужас перед этой чередой событий только усиливался с каждой новой информацией, которую я могла собрать.
— Сделку, позволяющую обмануть смерть. Но он сказал, что смерть не хочет их. Он отказался им помочь, и я думаю… я думаю, возможно, он их ненавидел.
Я обменялась взглядом с Дариусом, слишком хорошо зная, какова была ненависть Паромщика, и все же задаваясь вопросом, если это существо, созданное силой самого мира, не имеет любови к Клайдиниусу в его небьющемся сердце, то может ли он желать ему зла?
— Затем пришел Король Драконов и предложил свою сделку, — сказала девочка.
Я выругалась.
— Типично для Лайонела, объединиться с этой гребаной звездной змеей.
— Может быть, это и хорошо, — сказал Габриэль, удивив всех нас такой нелепой оценкой.
— Что черт возьми может быть хорошего в том, что они двое объединились против нас? — потребовала я, и его рот расплылся в мрачной улыбке.
— Потому что враг нашего врага — наш друг. Или, возможно, они могли бы быть, — просто сказал он.
— Кто… — начала я, но Дарси прервала меня.
— Звезды, — выдохнула она, видя то, чего не видела я, потому что звезды меня чертовски ненавидели. Презирали меня за то, что я сделала, и все же… Может быть, в этом утверждении есть доля правды. Потому что если бы в этом мире было хоть одно существо, которое звезды могли бы презирать больше, чем девушку, которая бросила им вызов, нарушила их правила и плюнула в лицо их владычеству, то это был бы предатель, упавший с небес и бросивший вызов самой природе того, чем они были и чем им суждено было стать.
— Это… безумие, но это может быть просто чертовски гениально, — сказала я. — Хотя я должна задаться вопросом, есть ли вообще шанс, что они когда-нибудь подумают о союзе со мной после того, что я сделала.
— А что, если мы это компенсируем? — предположила Дарси, и в ее глазах появился дикий, опасный взгляд, который, как я знала, будет одновременно блестящим и вызовет всевозможный хаос. — Что, если мы освободим звезду, которую Лайонел запер в своем дворце предателей?
— Это безумие, Блу, — прорычал Орион. — Дариус и Макс попали туда случайно одни, и им чертовски повезло, что они сбежали. невредимые. Во второй раз этого не произойдет. На самом деле, Лайонел, без сомнения, будет использовать все имеющиеся в его распоряжении ресурсы, чтобы защитить эту чертову штуку изо всех сил, особенно зная, какую силу может украсть Лавиния.
— Мы найдем способ, — упрямо сказала Дарси, и уголки губ Ориона дернулись.
— Звезда сейчас спит, — тихим голосом сказал Макс. — Она не сможет претендовать на какую-либо власть, пока моя песня держит ее в плену.
— И как долго это будет продолжаться? — потребовал Орион.
— А если бы я наложил ее на Фейри? Сто лет. На звезду? Ну и откуда мне знать? Но, надеюсь, несколько месяцев, достаточно долго, чтобы…
— Неделю, — прервал его Габриэль. — Может быть, десять дней. Я не могу
— Неделя, — повторила я, и это слово прозвучало как смертный приговор для всех присутствующих в комнате, в то время как наши взгляды упали на карты, списки и планы, которые теперь были по большей части бесполезны перед лицом всего, что мы только что обнаружили.
— Семь доблестных дней, чтобы изменить судьбу мира, — объявила Джеральдин так, будто это была лучшая новость, которую она слышала за весь год, и мы все посмотрели на нее в полном недоумении. — Послушайте, неужели Ургут сдался, когда предвидел свою смерть перед лицом озера?
— Я думаю, что эта история заканчивается тем, что он тонет, несмотря на его отказ смириться с этой судьбой, — ответил Ксавьер, но Джеральдин проигнорировала его.
— Разве король Буронт побледнел перед армией Инора?
— Этот парень точно погиб. Разве ему не отрубили голову в бою? — сказал Дариус.
— Отказался ли Олаф фон Клемминс от своей мечты играть на арфе после того, как потерял все пальцы? — потребовала Джеральдин, и никому нечего было на это ответить, потому что я должна была предположить, что никто не знает, кто это, черт возьми, был.
Джеральдин вытащила свой Атлас, выбрала альбом и начала играть на арфе, одновременно размахивая экраном перед нашими лицами, чтобы мы могли увидеть имя чувака Олафа на обложке, его извивающиеся пальцы ног были подняты вверх в триумфе.
— Это и есть высокий уровень сгибания пальцев ног, — воскликнул Уошер, как будто он был в восторге от этого человека.