Беспокойные

Все мы что-то себе рассказываем, чтобы жить изо дня в день. Например, Вивиан верит, что помогла ему, мать настаивает, что искала его, что смогла забыть о нем только потому, что с ним всё было хорошо. В номере в Пекине, когда он сказал правду о том, что долг заплатила Вивиан, этим ему хотелось сделать ей больно, так что потом он подарил ей ложь – что никогда не звал Кэй мамой.

– Увидела в твоей комнате. – Она зашла на кухню в пижаме, с анкетой на визу. – Похоже, ты забыл заполнить.

– Оставь на столе, – сказал он, оттирая пятно на стойке. – Потом разберусь. Прикольно было, что Эдди и мои студенты спели песню про день рождения и написали новый текст с моим именем? Я и не знал, что у Эдди такой хороший голос или что Тэмми так хорошо танцует.

– Хватит тебе тереть. Я потом уберусь.

– Мы выпили столько пива! Неудивительно, что соседи стучали.

– Присядь. Давай я.

– Ты уже устроила мне вечеринку.

– Потому что сама так хотела. Ты мне за это ничего не должен.

Она взяла апельсин с одной из тарелок с объедками и села за кухонный стол. Он отложил губку и смотрел, как она его чистит, снимает шкурку ногтем, делит на тарелке – половина для нее, половина для него. Он обнял ее сзади. В удивлении она взяла его за руки. Он многие годы думал, как бы они жили, если бы мама с Леоном не уехали, если бы Вивиан не сдала его в агентство по усыновлению. Это было как смотреть на воду, растекающуюся по сухому асфальту – разбегающуюся во всех направлениях. Питер и Кэй усыновили бы другого мальчика. Он бы жил в Сансет-парке, или Бронксе, или Флориде, или еще каком-нибудь месте, о котором никогда не слышал. Он представлял, как его доппельгангеры проживают жизни, которых у него не было, в других квартирах, домах, городах и поселениях, с разными родителями, разными языками, – но сегодня он видел только себя, там, где он был, в конкретных обстоятельствах, которые стеклись к конкретной жизни, которая потечет в новых направлениях.

Он сел. Мама дала анкету и ручку.

– Я пошлю завтра.

Он взял дольку апельсина. Всё это время он ждал, когда начнется его настоящая жизнь: когда его примут в свой круг друзья Роланда и группа прославится. Когда он найдет мать. Тогда-то всё изменится. Но жизнь не ждала его, протекала – в разряде апельсинового сока на языке или в двуязычных снах, в лицах студентов, когда они понимали новое слово, в дымке от свечей на торте, когда он их задул. В наплыве, повороте и хрусте идеальной мелодии.

– Поедешь в Нью-Йорк на Рождество? – спросила мать. – К приемной семье?

– Нет, конечно нет.

– Они тебе часто звонят?

– Не разговаривал с ними с тех пор, как приехал сюда. Это был первый раз.

– Но они хотят, чтобы ты вернулся.

Он был как Тэмми – не мог ответить на взгляд матери.

– Мой дом здесь.

– Значит, ты останешься? Со мной?

Забавная штука – прощение. Можно много лет на кого-нибудь злиться, а потом осознать, что чувства изменились, что обычный образ мышления ускользнул, пока ты сам того не заметил. Он увидел – во вспышке тревоги на лице матери, пока она ждала ответа, в дрожащих голосах Кэй и Питера, когда они только что с ним прощались, – что за прошедшие месяцы его страх быть никому не нужным растворился. Потому что и мама, и Кэй, и Питер пытались убедить его, что заслуживают его любви, а не наоборот.

Он съел апельсин, взял анкету и открыл ручку, поискал глазами, где подписать.

IV. Беспокойные

20

Весной, через четыре месяца после того, как от меня ушел ты, ушла и я. Не просто из дома в Фучжоу, но и от старой жизни: Ёна, работы, квартиры, всех, кого я знала. Я решила переехать в Гонконг. Пока ты оставался со мной, я притворялась, что мы никогда не разлучались, что Ардсливиля не было. Но, когда ты уехал из Фучжоу, я поняла, что тоже могу уехать – и что, может, для этого еще не поздно.

Рейс до Гонконга был короткий, меньше двух часов: стоило привыкнуть к полету, как стюардессы уже готовились к посадке. В аэропорту я прокатила чемодан – маленький, с самым необходимым – через проверку документов, потом на метро, на котором доехала до центра города. Вышла на улицу перед торговым центром, где машины ехали по левой стороне дороги, а не правой. Перешла я только с нескольких попыток. Даже вечером людей на улице было много – они говорили по-кантонски, вывески мигали на китайском и английском. У меня был адрес однокомнатной квартиры, которую я сняла не глядя; завтра утром я выйду на новую работу в Коулуне.

В терминале парома я купила билет, нашла себе место на верхней палубе. Паром качался на волнах, и, глядя на огни Коулуна, выходящие из тумана, я вцепилась в поручни, задыхаясь от смеха. Как же я ошибалась, когда думала, что это чувство утрачено навсегда. Эта легкомысленная неуверенность в жизни, все мои страхи и радости – я могла к ним вернуться, врезать со всей силы по небу. Потому что я нашла ее: Полли Гуо. Куда бы я ни отправилась дальше, я уже никогда ее не отпущу.