Беспокойные

Теперь единственной матерью в квартире осталась Вивиан, и то, что мать Деминя пропала, ни для кого не было секретом. Это было как автосигнализация, прорезающая пустую улицу посреди ночи. Теперь он мог ругаться, сколько хотел, но слова казались гнилыми на языке. Он пытался вспомнить о матери всё. Как мало времени она принадлежала только Деминю. Мама дважды подворачивала джинсы, чтобы они не шаркали по земле. Она стягивала вниз рукава свитеров, как митенки. Вспоминал ее смех невпопад, и как она щипала Деминя за жирок на руках и называла тефтелькой, и деликатную красоту ее черт. Неуловимую прелесть матери надо было искать. Нежность рта – уголки губ были слегка приподняты, придавали ей выражение легкой смешливости, а брови изогнуты, так что глаза казались оживленными – на грани восторга.

Он отвернулся, чтобы Майкл не увидел слез, которые выступили так быстро, что он их чуть не упустил.

Они свернули за угол.

– Деминь? – Майкл колебался, словно разговаривал с учителем или маминой подругой. – А ты слышал? Трэвис Бхопа переезжает в Пенсильванию.

– И что? – Деминь даже не знал, где эта Пенсильвания.

– Его мама ушла от его папы к другому, и теперь он будет жить с бабушкой.

– Какому другому?

– Какому-то соседу.

Деминь впился ногтями в свою руку – десять острых полумесяцев искрящейся боли. Но что, если она жива?

– Фигово, – сказал Деминь. – Для Трэвиса.

Они поужинали за раскладным столом на кухне, где на пластиковой столешнице был рисунок под дерево, а углы обдирались и обнажали пенистый слой. Деминь выхватил кусочек курицы с тарелки Вивиан. Она попыталась отнять.

– Хватит. Плохой мальчик.

Толщина Вивиан меняла форму. Живот и руки стали худыми, зато под подбородком и вокруг рта обвисло больше кожи, словно штукатурка, наспех налепленная поверх существующей основы. Она пыхтела, когда поднималась по лестнице, больше не танцевала под музыку с радио, засыпала за столом, отдавала мальчикам свою порцию и говорила, что не голодная. Деминь видел, как она заглядывает в кошелек и ругается. Когда однажды он открыл холодильник, Вивиан крикнула, чтобы закрыл. Деминь слышал, как они с Леоном ссорятся из-за квартплаты, из-за того, кто будет присматривать за детьми.

Он облизнул курятину, пока она не успела ее отнять, вверх-вниз языком по соленой кожице. Леон обжег Деминя взглядом и пододвинул сестре свою тарелку.

Леон выглядел паршиво. Он напоминал Деминю картинки с пещерными людьми из школьного учебника, которые распрямляются, лысеют и превращаются в хомо сапиенс. После мамы Леон проходил обратную эволюцию: ссутулился, отрастил брюшко, клочковатую бороду с прожилками седины. Это пугало Деминя. Леон словно постарел на сотню лет, пока все вокруг оставались прежними.

Когда Деминь однажды ехал на пароме Стейтен-Айленда с матерью и Леоном, ветер обжег его лицо. Ему всё равно было тепло, будто ничего плохого не могло случиться. Мать тогда сказала: «Нравится плавать, малыш? Разве это не лучше, чем на рыбацкой лодке йи гонга?» И Леон рассмеялся смехом от живота, из-за которого Деминь ощущал, будто он обогнал всех детей на площадке. Теперь он уже не помнил, когда в последний раз слышал смех Леона. Может быть, мама отказалась выходить за отчима и ушла, потому что он стал страшным? Деминь жевал курицу. Соседей у них хватало. Миссис Джонсон, Томми «неплохо-неплохо-неплохо», мисс Мэри с малышкой, владелец продуктового магазина Эдуардо, который спрашивал: «Давно не видел твою маму, как она?» Деминь отвечал, что хорошо, очень занята.

– Эдуардо всегда спрашивает, как мама. – Деминь следил за реакцией Леона.

– Кто?

– Дядька из магазина. – Лицо Леона не изменилось. Деминь попробовал еще раз. – Видел тут недавно Томми. – Без ответа. – Йи ба? А можно нам во Флориду?

За всю жизнь Деминь не называл отцом никого, кроме Леона. Хотя, когда мать впервые предложила называть его «йи ба», это казалось неправильным. В школе Деминь уходил в себя, пока учитель выписывал мелом таблицу умножения, и пытался не обращать внимания на остальных детей, непоседливых из-за переизбытка сахара, качавшихся взад-вперед и выкрикивающих ругательства в стиле Туретта. Один особенно неуемный ребенок любил целый день скандировать: «Яйца, сиськи, яйца-яйца-сиськи». Деминь шептал одними губами свое: «Йи ба, можешь подойти? Йи ба, можно посмотреть телевизор?»

Леон поднял взгляд.

– Во Флориду? Почему?

– Если мама там, мы плохо ее ищем. А вдруг она в беде?

– Она не в беде.

– Но откуда ты знаешь?

– Знаю. Она скоро позвонит.

– Мам? – спросил Майкл. – Можно нам во Флориду?

– Нет, – ответила Вивиан.

– Я хочу в «Дисней-Уорлд», – сказал Майкл.

– Нет, нет, нет, нет.

Когда Деминь зачерпнул еще рис из кастрюли, часть упала на стол.

– Не разбрасывайся едой! – Вивиан смахнула рис к себе в тарелку и забрала у него миску. – Может, твоя мама ушла, потому что устала кормить такого неблагодарного мальчика.

Она отнесла посуду Деминя в раковину.

– Не слушай ее, – сказал Леон. – Она ушла не из-за тебя. Мы все будем жить вместе: ты, я и твоя мама. Надо только подождать.

– Я в магазин, – сказала Вивиан.