Беспокойный

И снова тело повиновалось приказу раньше, чем Алексей Иванович успел сформулировать и озвучить свой протест: мне все равно помирать, а остальное – твои проблемы, так что, если хочешь, копай сам, а не хочешь – засунь эту лопату себе в ж… и сам отправляйся по тому же маршруту!

Он покорно двинулся к оврагу, неся лопату в опущенной руке, огибая кусты и уклоняясь от колючих лап молодых сосенок. Задевая отполированным прикосновениями земли лезвием тонкие ветки, лопата издавала тихий похоронный звон. За спиной мягко стукнула, закрывшись, крышка багажника, а мгновением позже послышались шаги. Рублев ступал тяжело, уверенно, хотя Алексей Иванович почему-то не сомневался в том, что в случае необходимости этот здоровяк может красться легко и беззвучно, как огромный кот.

Когда-то в его квартире жила старая кошка. Как и все представители своего семейства, она перемещалась из комнаты в комнату абсолютно бесшумно, но порой, демонстрируя дурное или, напротив, приподнятое настроение, давала себе волю и топотала, как целый табун лошадей. Она дожила до двадцати лет и умерла легко, без мучений. Двадцать лет для кота – почти абсолютный рекорд долгожительства, и Алексей Иванович с учетом обстоятельств вряд ли мог рассчитывать побить этот рекорд в своей, так сказать, весовой категории.

Пробившийся сквозь крону старой сосны закатный луч кольнул правый глаз. Бородин повернул голову и, щурясь, посмотрел на солнце, подумав, что, вполне возможно, видит его в последний раз.

– Прощай, солнце, как говорил капитан Немо, – будто подслушав его мысли, с мрачной насмешкой произнес Рублев.

Слова сопровождались металлическим щелчком затвора. Ноги у Бородина вдруг подкосились, он упал на колени, выронив лопату.

– Нет, – прохрипел он мгновенно пересохшим ртом, не смея обернуться, – не надо. Нет!

Его мягко, но сильно толкнули между лопаток – кажется, ногой, – и он, треща подлеском и гнилыми сучьями, покатился по склону оврага. Следом полетела лопата.

– Копай, гнида, – сказал сверху Рублев. – И не халтурь, для себя стараешься. Поработаешь напоследок, как нормальный человек – честно, своими руками. Чем глубже выкопаешь, тем меньше шансов, что собаки до твоих косточек доберутся. Зато место какое, ты посмотри! Сам бы тут лежал, да дела не отпускают. Тут тебе и елочки пушистые, и березки шумят, и простор, и по могилке твоей ногами топтаться некому… Парадиз!

Не пытаясь подняться, Бородин тяжело перекатился на живот и уткнулся лицом в подушку прелой прошлогодней листвы, вдыхая пополам с сухой пылью ее грибной, немного затхлый запах.

– За что? – чувствуя, как по щекам неудержимо струится что-то горячее и влажное, почти прорыдал он. – Что я вам сделал?!

– А то ты не знаешь, – послышался сверху презрительный голос Рублева. – За Серегу Казакова, за что же еще! Что же ты думал, приятель, – что навешаешь мне лапши на уши, сунешь под нос бумажку с липовой печатью, и все шито-крыто? Нет, браток, не на такого напал! Я, чтоб ты знал, двадцать лет в армии отслужил, да не в штабе, а бок о бок с личным составом. А хитрее русского солдата только русская баба, да и то не каждая. Поэтому субчиков вроде тебя я за километр насквозь вижу. Ухайдакал ведь ты моего Серегу – один ли, с дружками ли, но ухайдакал. А теперь спрашиваешь за что… Да ты копай, копай, чего разлегся? Ты меня не зли, я ведь могу убить и не сразу, а постепенно. Чтоб ты, стало быть, успел вволю насладиться процессом… С тебя ведь, по грехам твоим, с живого шкуру содрать и на кол посадить, и то, поди, мало будет!

Бородин вдруг рывком поднялся на колени, ударил себя в грудь исцарапанными, испачканными землей и мелкой лесной трухой кулаками и рванул на себе рубашку, с треском отрывая пуговицы.

– Нет! – истерично, сквозь слезы, выкрикнул он. – Да нет же, нет!!! Вы все не так поняли, это неправда, клянусь! Я никого не убивал, честное слово!

– Ты еще скажи «честное риелторское», – посоветовал Рублев и присел на корточки на краю оврага, свесив между колен руки, в одной из которых опасно поблескивал пистолет. – Так я тебе и поверил. Честный риелтор – то же самое, что честный политик. Есть еще такое мудреное слово, означает совмещение несовместимых понятий… как бишь его? Катахреза, что ли. А в народе говорят проще: единожды солгавши, кто тебе поверит?

– Вы не понимаете! – Бородин истерично рассмеялся, всхлипнул и провел по лицу ладонями, размазывая смешанную со слезами грязь. – Ты же ни черта не понимаешь, вояка! Тебе бы только кого-нибудь шлепнуть, отвести душу. У тебя ведь и в мыслях нет, что я тебе могу пригодиться! Единственный человек на всем белом свете, который может тебе помочь, – вот он, перед тобой! А ты говоришь – копай… Стреляй, если тебе неймется!

Он снова рванул на себе рубаху, разодрав ее до самого низа и обнажив поросшую рыжеватой шерстью грудь и дряблый белый живот, поверх которых болтался галстук, смотревшийся на фоне голого тела дико и неуместно.

Борис Иванович задумчиво почесал переносицу стволом пистолета, стараясь ничем не показать, что рассчитывал именно на такое развитие событий.