Беспокойный возраст

— Что ж, давай, — с радостью согласился Саша, — только тогда придется моего компаньона — кабардинца — к твоему соседу отправить. С ним, право, беда мне: уж больно храпит громко, ревет, как бульдозер, — стекла дрожат.

— Предложи ему поменяться со мной, — посоветовал Максим.

— Если он согласится, буду рад, — ответил Саша.

12

Первые дни работы на шлюзе Максим Страхов, несмотря, на все усилия, все еще не чувствовал себя полноправным участником большого труда. Собственная роль казалась ему неопределенной.

Федотыч познакомил Максима почти со всеми людьми — с бригадирами и рабочими, провел его по всем малодоступным закоулкам строительства. Он обо всем рассказывал ему, часто сам увлекаясь и, видимо, надеясь, что Максим окажется тем самым восприимчивым молодым специалистом с горячей, смелой головой, который порадует его новыми, самостоятельными успехами.

Но пока особенного горения в глазах молодого инженера он не замечал. Наоборот, улавливал на его лице странную нерешительность и вялость, а к вечеру — даже апатию. «Не раскачался еще, видать, после институтской скамьи», — думал старший прораб.

Для начала он поручил Максиму несложное дело: под его руководством плотники должны были установить крепежный щит в том месте котлована, где под воздействием грунтовых вод могли образоваться свищ и оползень.

Максим три дня составлял расчеты по устройству крепления. Все было ново для него. И толстый слой земли, который мог обрушиться на крепление, и угроза прорывающихся со дна котлована родниковых вод, и вообще вся эта громадная и страшная гора земли высотой в пятиэтажный дом, рядом с которой Максим чувствовал себя ничтожной козявкой. А тут еще пыль и летний зной изнуряли его.

Отупевший от жары и грохота машин, Максим возвращался в общежитие совсем разбитым. Ему не хотелось делать почти никаких физических усилий, а хотя солнце и воздух все-таки укрепили его, он после работы не испытывал ничего, кроме желания избавиться от надоевшей обязанности, скуки и ожидания, что вот самое тяжелое скоро кончится и наступит что-то более легкое, интересное. Но тяжелой работе в земле не видно конца, и в солнечное пекло надо было ходить и завтра, и послезавтра, и еще неведомо сколько дней.

Максима поддерживали неугасающая веселость Саши Черемшанова и невозмутимое спокойствие Славика. Иногда ему казалось, что Саша притворяется, когда с увлечением рассказывает по вечерам в общежитии о всяких диковинных случаях на работе. Многое, конечно, Саша присочинял, и не без юмора.

«А я нынче сделал то-то… А такая-то бригада заложила столько-то железобетонных плит… А мы со Славиком взяли обязательство, — взволнованно рассказывал Черемшанов, и не в меру громкий голос его звучал при этом так убежденно, что Максим невольно, поддавался воодушевлению товарища. Но сам он все еще ничем не мог похвалиться. На работе у него что-то не ладилось, с людьми он не научился сближаться так, как Саша. Он разговаривал с ними только как старший по должности.

Проект крепления, который поручил ему сделать Федотыч, подвергся на совещании резкой критике. Максим ошибся в расчетах, подготовил их без учета действительных условий. Федотыч, видимо не желая обижать Максима, сказал ему:

— На троечку с минусом выполнили. Вам все еще кажется, что вы в институте готовите проектик. Боитесь оторваться от теории и забываете о нашем котловане, таком, каков он есть на самом деле. Переработайте, посоветуйтесь с рабочими, возьмите метрик и еще раз полазайте по котловану.

Максим понял, что провалился при первом же самостоятельном решении задачи. Тягостное настроение его усилилось. Он уже не имел того самоуверенного вида, с которым явился на шлюз, заметно похудел, стал небрежным к себе, комбинезон его потрепался и загрязнился. Федотыч часто поглядывал на Максима с недоумением и сочувствием и, чтобы не ранить его самолюбие, по-отечески подбадривал:

— Ничего, сынок, выкарабкаешься. Сперва не одному тебе, всем трудно было.

И Максим выкарабкивался. Не сразу наступил день, когда он почувствовал в себе хоть маленькую уверенность. По крайней мере, он не уставал теперь так, как прежде. Его бодрил утренний прохладный ветерок, несущий со степи запах увядающих трав и намолоченного зерна. Он чувствовал, что солнце и ветер словно дубили его кожу, и она становилась упругой и плотной. И когда друзья в свободные дни шли километров за пять на реку купаться, Максим испытывал еще не изведанное удовольствие. Он говорил в такую минуту, что будто вновь рождается на свет». А потом начиналась новая неделя, и Максима опять бросало в пыльный вихрь. Но даже в дни относительной бодрости его не оставляло сознание неполноты того, что он делал… Ему казалось: он все больше терялся среди извилистых и крутых тропок строительства.

Уже не раз он доставал из чемодана и перечитывал полюбившиеся ему записки отца. Но вместе с тем впервые они показались ему далекими от действительности, а сама обстановка стройки — очень однообразной, лишенной всякого повода к героизму. И Максим надолго спрятал отцовские тетради на дно чемодана.