Беспокойный возраст

Сердце Максима дрогнуло радостно и тревожно. Неужели Лидия? Ведь он в предыдущем письме писал, что она может вызвать его по телефону, предварительно послав извещение. А может быть, дома случилось что-нибудь — опять свалился в сердечном припадке отец или заболела мать? Он едва дождался указанного в извещении часа, прибежал на переговорную.

Максим сидел в помещении почты, то и дело вскакивая и прохаживаясь от нетерпения. Письмо к Лидии он уже опустил в ящик, думая, что написал главное, а сейчас по телефону скажет о близкой встрече. Березов, конечно, ему поможет. Молва о его чуткости ходила по всей стройке. Одному начполит помог устроить новое жилье, другому, рядовому рабочему, когда тяжело заболела его жена, вызвал, самолет и отправил в Степновск на операцию…

Голос телефонистки известил в репродуктор:

— Страхов Максим Гордеевич! Вас вызывает Москва. Кабина номер два.

Максим очутился в душноватой тишине кабины, снял трубку. Вот сейчас он услышит голос Лидии, не той суровой и непреклонной, которая жестоко обошлась с ним в день разрыва, а другой — милостивой и любящей… Но сквозь шумы расстояния он услышал голос матери, такой же близкий, но в эту минуту менее всего желанный. Она торопилась, нанизывала слова и излишне громко кричала в трубку. После приветов и поцелуев голос ее стал более отчетливым:

— Отец опять заболел. Но ты не волнуйся и приезжай. Обязательно отпросись на несколько дней. С Лидией неприятность… Что? Да, да… Странное и непонятное. Она куда-то пропала…

Пропала?! Что такое? Не ослышался ли он? Максим продул трубку, крепче прижал к уху:

— Мама, что ты такое говоришь? Лидия уехала? Куда?

— Неизвестно. Ее везде ищут, но безрезультатно. (Максиму послышалось «бестактно»). Она ушла вечером из института и не вернулась домой. Два дня ее нет. Нечаевы думают, не уехала ли она к тебе?

В голове Максима все спуталось: «Поехала ко мне? Пропала? Всюду ищут?»

Он уже плохо слушал, о чем говорила мать. Руки его дрожали, он заикался, задавал беспорядочные вопросы, хотел знать все, все… Но телефонистка равнодушно предупредила:

— Кончайте. Ваше время истекло.

Мать еще раз повторила:

— Приезжай скорее. Завтра получишь телеграмму. Тебе надо обязательно приехать! Обязательно!

О Лидии больше ни слова.

— Хорошо. Приеду! — успел крикнуть в трубку Максим, и линию разъединили.

Максим побежал в общежитие к Гале. В таких сложных вещах она была его лучшей советчицей. Он рассказал ей о странной вести, Галя встревожилась, а Славик сказал, как всегда, невозмутимо-спокойно:

— Что за бред? Куда могла пропасть девушка? Ведь она не иголка. Уехала, наверное, к родным, а отец и мать подняли панику.

Максим проворочался всю ночь, так и не уснул. Утром поехал на шлюз и оттуда позвонил Березову, поделился пугающей новостью. Березов обещал немедля поговорить с Кармановым. Максим едва дотянул до вечера. Весь день на работе он был рассеян.

Когда он вернулся с работы, его уже ждала телеграмма. В ней, извещалось: «Серьезно заболел отец. Несчастье Лидией. Приезжай немедленно». Подпись матери была заверена. Максим даже подумал, не есть ли это очередная инсценировка матери, чтобы вытащить его со стройки домой. Но теперь ему было все равно. Он хотел повидать отца, Лидию — под каким бы предлогом ни делался вызов.

Схватив телеграмму, он побежал в управление строительства. Карманов, уже предупрежденный Березовым, даже не стал читать телеграммы, он только спросил:

— Сколько вам нужно? Пяти дней хватит? Слетать в Москву успеете?

— Успею, — заверил Максим.

— Хорошо. Наш самолет летит до Степновска в пять утра. Не прозевайте.

В общежитии Галя встретила Максима нетерпеливым вопросом:

— Ну что? Есть что-нибудь новое?

— Ничего. Завтра утром лечу самолетом до Степновска, а оттуда в Москву, — ответил Максим.

Галя ни о чем больше не спрашивала, но по глазам ее он видел: какие-то подозрения, о которых она не хотела говорить, мучили и ее.

Едва начинало светать, Максим уехал на аэродром, вылетел местным самолетом в Степновск, а вечером уже мчался из Внуковского аэропорта в Москву. Всю дорогу он путался во множестве догадок. Слово «несчастье» жгло его мозг. По пути с аэродрома он хотел заехать сначала к Нечаевым, но вспомнил, что это могло быть неприятно отцу, и скрепя сердце отправился домой.

И вот он снова дома — те же уютные комнаты, ковры, удобная мебель, тишина. Мать тут же, у порога, кинулась ему на шею, прижала голову к груди, заплакала. Поцеловала его и прослезилась всегда хмурая Перфильевна.

Максим огляделся. Более трех месяцев не был он дома, но ему казалось, он не был три года. И комнаты как будто уменьшились, стали темнее по сравнению с солнечным степным простором Ковыльной, и вещи утратили свою прежнюю обязательность и значительность, и сам он точно вырос, стал выше, и собственная комната сделалась как будто ниже, теснее, утратила свой прежний уют — все в ней словно выцвело и не заслуживало внимания.