Беспокойный

– Извини, Захар, – сказал Казаков, обращаясь к мертвецу, и ногой сильно толкнул каталку в сторону своего противника.

Охранник успел среагировать и, поймав за ручки, остановить каталку. В следующее мгновение он получил сокрушительный удар по кадыку и, хрипя, сжимая руками сломанную гортань, рухнул на пол. Его ноги конвульсивно дергались, скребя по цементному полу; Сергей терпеливо досмотрел танец смерти до конца, а когда охранник затих, присел перед ним на корточки.

Первым делом он отыскал в кармане черного комбинезона сигареты и с наслаждением выкурил одну до самого фильтра в четыре глубоких и длинных, на все легкие, затяжки. Голова у него немедленно пошла кругом; он переждал приступ дурноты, порадовался тому, что при охраннике не оказалось фляги со спиртом, и взялся наконец за дело.

Чтобы свежий труп не выделялся из общей массы, его пришлось раздеть донага. Сергей неопределенно хмыкнул и пожал плечами, обнаружив под черным комбинезоном кокетливые красные стринги. Обнаженное тело, кувыркаясь, прокатилось по бетонному пандусу и с неприятным звуком шлепнулось поверх громоздившейся внизу кучи.

– Это раз, – с удовлетворением начал отсчет капитан Казаков и принялся натягивать на себя черную униформу.

* * *

– Дом… – заплетающимся языком вещал Борис Иванович Рублев, вращая налитыми кровью глазами, воинственно топорща усы и распространяя вокруг себя острое зловоние водочного перегара. – А чего – дом? Дом как дом, по углам не насрано, и ладно… Нормальный, короче, дом! А ну, чтоб крыша не текла!

Коренастый Андрей Константинович, по обыкновению одетый в общевойсковой камуфляж без знаков различия, бросил на Алексея Бородина пристальный, многозначительный взгляд и принялся аккуратно разливать отдающий разведенным медицинским спиртом самогон по граненым стопкам, которые, судя по их виду, помнили еще Отца Народов.

Бородин едва заметно кивнул. С затянувшимся застольем действительно было пора кончать. Небритый, засаленный и расхлюстанный, как бомж, Рублев уже объяснил им, где разобьет грядки и какие именно овощи будут на этих грядках расти. Попутно он попенял Андрею Константиновичу на то, что двор у него сплошь зарос сорняками (вероятно, имея в виду газонную траву, семена которой были привезены из самой Голландии), дважды выпил с ним на брудершафт и трижды пересчитал переданные Алексеем Ивановичем фальшивые деньги, всякий раз многословно извиняясь перед присутствующими и повторяя, что денежки счет любят. Теперь эти «денежки» торчали у него из всех карманов, из-за пазухи и чуть ли не из ушей. В роли спившегося отставника он был хорош – хорош настолько, что, не знай Алексей Иванович, что это за фрукт, запросто купился бы на это представление.

Даже сейчас, точно зная, что бывший десантник намеренно валяет дурака, он вдруг засомневался: а может, усач и вправду пьян? Судя по запаху, в машину к Андрею Константиновичу Рублев сел уже подшофе, а здесь за какие-нибудь полчаса успел практически в одиночку высосать почти литр едва разведенного спирта. Бородин внимательно за ним наблюдал и убедился, что пьет Рублев по-настоящему: честно выливает содержимое стопки в рот и добросовестно глотает – когда под закуску, а когда и просто так, «под рукав».

Дело близилось к развязке – как не без оснований надеялся Алексей Иванович, той, которая его целиком и полностью устроит. Бывший батальонный командир Казакова оказался настоящим, стопроцентным солдафоном. До какого-то момента он вел себя так, что Алексей Иванович по-настоящему испугался за свою жизнь, но потом натура взяла свое: положившись на силу своих пудовых кулаков, усатый солдафон уверенно шагнул в готовую захлопнуться ловушку.

Алексей Иванович честно, без утайки и очень подробно поведал ему историю исчезновения Сергея Казакова с лица планеты Земля. Умолчал он только об одном – об аисте, который пролетел мимо окна во время застолья, и о том, зачем этот аист прилетал. С его слов выходило, что Казаков просто напился до потери сознания, вырубился и в беспомощном состоянии был помещен в багажник автомобиля. В это было нетрудно поверить: пьянице с большим стажем бывает достаточно понюхать пробку, чтобы окосеть, а Казаков был как раз из таких типов.

Его комбат был слеплен из другого теста, и даже теперь, после литра слегка разведенного спирта, Алексей Иванович не мог до конца понять, пьян он на самом деле или притворяется. Но тянуть дальше не имело смысла: Андрей Константинович уже поглядывал на него с легким недоумением, а этот тип, по твердому убеждению Бородина, был опаснее целого десантно-штурмового батальона, не говоря уже об отдельно взятом комбате.

Да и момент, пожалуй, уже назрел. Каким бы крепким ни был организм Рублева, поглощал он все-таки не воду, а спирт, причем в таких количествах, что какой-нибудь европеец на его месте давно валялся бы, откинув копыта, не пьяный и даже не мертвецки пьяный, а просто мертвый. Несомненно, железный комбат был уже основательно под хмельком, а в этом состоянии притупляются и внимание, и реакции.