Бесполезная красота

- Э, дорогой мой, может быть, в этом то все и дело. В конце концов он понял, что постоянно ночевать дома -- обходится ему слешком дорого. И к тем самым принципам, которые ты выдвигаешь философически, он пришел из соображений домашней экономии.

Раздались три удара -- сигнал к последнему акту. Приятели повернулись, сняли цилиндры и заняли свои места.

IV

Граф и графиня де Маскаре молча сидели рядом в карете, отвозившей их домой из Оперы. И вдруг муж сказал:

- Габриэль!

- Что вам надо от меня?

- Вы не находите, что это длится достаточно долго?

- Что именно?

- Ужасающая пытка, которую я терплю от вас уже шесть лет.

- Но я не знаю, как вам помочь.

- Скажите мне наконец: который?

- Никогда.

- Подумайте, ведь я не могу видеть детей, не могу быть с ними, чтобы сердце мое не сжималось сомнением. Скажите мне, который? Клянусь вам, я прощу, я буду обращаться с ним так же, как с другими.

- Я не имею права.

- Или вы не замечаете, что я не в силах болше выносить эту жизнь, эту мучительную мысль, этот вечный неотступный вопрос, терзающий меня всякий раз, как я их вижу? Я схожу с ума.

Она спросила:

- Вы так сильно страдали?

- Невыносимо. Иначе согласился ли бы я на этот ужас -- жить бок о бок с вами, и на еще больший ужас -- чувствовать и знать, что среди моих детей есть один -- какой, я не знаю, который мешает мне любить всех остальных?

Она повторила:

- Так вы действительно страдали?

Сдержанным, измученным голосом он ответил:

- Да ведь я повторяю вам каждый день, что это для меня невыносимая пытка. Разве иначе бы я вернулся? Стал бы я жить в этом доме, вместе с вами и с ними, если бы я их не любил? Ах, вы поступили со мной ужасно. Дети -единственная радость моей жизни, вы это отлично знаете. Я для них такой отец, какие бывали только в давние времена, как и для вас я был мужем старинного склада: ведь я все еще человек инстинкта, человек природы, человек старого времени. Да, признаюсь, вы вызывали во мне жестокую ревность, потому что вы женщина другой породы, другой души, других потребностей. Ах, я никогда не забуду того, что вы мне сказали. Но с тех пор я перестал интересоваться вами. Я не убил вас потому, что тогда у меня не осталось бы средства когда бы то ни было узнать, который же из наших... ваших детей -- не мой. Я ждал, но страдал сильнее, чем вы можете вообразить, потому что не смею больше любить их, кроме может быть, двух старших. Я не смею взглянуть на них, позвать их, обнять, я никого из них не могу посадить к себе на колени, чтобы тут же не подумать: "Не этот ли?" Шесть лет я был с вами корректен, даже мягок и любезен. Скажите мне правду, и, клянусь вам, я ничего плохого не сделаю.

В темноте кареты ему показалось, что она тронута, и он почувствовал, что сейчас она заговорит.

- Прошу вас, - сказал он, - умоляю вас...

Она прошептала:

- Я может быть виновнее, чем вы думаете. Но я не могла продолжать эту отвратительную жизнь, я не хотела быть постоянно беременной. Другого средства у меня небыло. Я солгала перед богом, я солгала, подняв руку над головами детей, - я вам не изменяла никогда.

Он схватил в темноте ее руку и, стиснув ее так, как в страшный день прогулки в Лес, проговорил:

- Это правда?

- Правда.

- Но он простонал, содрогаясь от муки:

- Ах, теперь у меня начнутся сомнения, и не будет им конца! Когда вы солгали: тогда или теперь? Как я могу верить вам? Как после этого верить женщине? Никогда уже я больше не узнаю правды. Лучше бы вы мне сказали: "Жак" или "Жанна"!

Коляска въехала во двор особняка. Когда она остановилась перед подъездом, граф вышел первым и, как всегда, повел графиню по лестнице под руку.

Поднявшись на второй этаж, он сказал:

- Можно поговорить с вами еще несколько минут?

Она ответила:

- Пожалуйста.

Они вошли в маленькую гостиную. Несколько удивленный лакей зажег свечи.

Оставшись наедине с женой, граф заговорил снова:

- Как мне узнать правду? Я тысячу раз умолял вас сказать, но вы молчали: вы были непроницаемы, непреклонны, неумолимы, а вот теперь говорите, что это была ложь. Шесть лет вы заставляли меня верить в подобный обман! Нет, вы лжете именно сегодня, не знаю только зачем. Может быть из жалости ко мне?

Она ответила искренне и убежденно:

- Но ведь иначе я за эти шесть лет родила бы еще четверых детей.

Он воскликнул:

- И это говорит мать!

- Ах, - отвечала она, - я вовсе не чувствую себя матерью еще не родившихся детей, мне довольно быть матерью тех, которые у меня есть, и любить их всем сердцем. Я, как и все мы, женщина цивилизованного мира, сударь. Мы же не просто самки, населяющие землю, и мы отказываемся быть ими.

Она встала, но муж схватил ее за руки.

- Одно слово, одно только слово, Габриэль! Скажите мне правду.

- Я вам только что сказала ее. Я не изменяла вам никогда.