Бесполезные мемуары

Если и был какой-то смысл в этой вещи, то он содержался в роли кокетки Леоноры, ревнивца Алессандро, герцога дона Карлоса и камеристки Лизы, однако публика очень мало обращала внимания на весь этот народ, на сюжет пьесы, страсти, интригу, характеры; как только она видела Гратарола, с его смешными выходками, за ролью Адониса, она прежде всего смотрела на него. С тех пор, как существуют комедии, многие плохие творения добились успеха, – моя увеличила их число. Представление «Любовных снадобий» продолжалось четыре часа, в течение которых дон Адонис был не более тридцати минут на сцене, и за удовольствие наблюдать грубую имитацию человека, за счёт одежды, прически и манер, две тысячи человек проявили терпение и мужество, чтобы протиснуться в зал и остаться там, с вытянутыми шеями и разинутым ртом, в течение столь длительного времени. По правде говоря, это замечательно. Никогда не оказывали такого внимания шедевру. Я чувствовал, что в этой истории внешние обстоятельства не свидетельствуют в пользу моей невинности. Было трудно поверить, что дело устроилось таким образом вопреки мне. Мои читатели, если они у меня будут, должны будут положиться на моё слово. Мне остаётся ещё только сослаться на свидетельства моих друзей, порядочных и доброречивых людей, которые меня знают и считают неспособным на враждебные и неделикатные поступки. Я отлично понимаю, что мы не живём во времена расцвета афинской республики, ни при дерзком и комическом Аристофане.

В третьем акте роль Адониса была не столь важной для сцены, и партер стал показывать некоторые признаки скуки. Пьеса подошла к кульминации под ужасающий концерт из криков, смеха, свиста и аплодисментов. Актёры направляли действие к концу спектакля, и когда занавес упал, я обратился к Сакки, снимая с сердца страшную тяжесть: «Ваша позорная уловка, – сказал я капо-комико – получила свою награду. Признайте, наконец, истинность моих предсказаний». «Да, сказал Сакки: скука и нетерпение публики вполне законны. Конец вашей пьесы затянут и дон Адонис появляется недостаточно. Мы это исправим». Старый мошенник вышел из ложи и побежал за кулисы, не пожелав мне даже доброй ночи. Я был убаюкан ложной надеждой, полагая, что арест исполнителей этой злосчастной комедии предрешен. Второе представление прошло более живо, было поставлено с большим вкусом, чем первое. Пьеса была заявлена и на следующий день, и шла четыре вечера подряд, и зал не мог вместить всех желающих, которые осаждали двери театра. Я закрылся у себя, чтобы не присутствовать на этом скандале. Любой другой, кроме Гратарола, бежал бы или скрывался, но он вместо этого удвоил свои действия и демарши, и было известно, что он сказал своим друзьям: «Смеется тот, кто смеется последним. Совет Десяти еще не высказался по этому делу». Я засыпал каждый вечер с перспективой быть разбуженным назавтра вооруженными стражниками Совета, и я никому не пожелаю такого неудобного ночного колпака. Тюрьмы, колодцы, камень на шею и тридцать футов воды: таковы были мои самые сладкие сны в это время. Какое счастье быть комическим поэтом и видеть себя осыпанным аплодисментами!

Глава XXIII Невыносимые беседы

Когда я вспоминаю страх и разочарование, что дала мне эта роковая комедия «Любовные снадобья», я вынужден признать, что Риччи удалось сыграть со мной отвратительную шутку, и что её месть была жестокой, но её друг Гратарол был посрамлён вместе со мной: я погрузился в свои угрызения совести, а он стал посмешищем. Однажды утром, после четвертого представления моей пьесы, я рассматривал театральные афиши и, увидев, что на вечер объявили импровизированную комедию, с удовольствием подумал, что Сакки, наконец, снова оказался прав. Каково же было мое удивление, когда я услышал имя Гратарол, повторенное сотню раз между прохожими, которые обсуждали хронику театра. За день до этого, перед самым поднятием занавеса, сообщение, отправленное Риччи, извещало директора, что первая актриса повредила ногу, упав с лестницы, и не сможет в течение нескольких дней появляться на сцене. При этой новости среди публики раздались сердитые крики, вой, оскорбления, угрозы актерам, требования возмещения стоимости билетов, словом, полный бунт. Директор, напуганный, выставил вперёд мужа первой актрисы и бедный человек, дрожа, удостоверил, что несчастный случай был не сказкой, но что вскоре пьеса будет играться снова. Публика, однако, обвинила Риччи и Гратарола в том, что они изобрели этот грубый ход, что же касается меня, я снял с них обвинения от всего сердца.