Мы проезжаем через Роско-Виллидж. Забавно находиться в таком сонном маленьком районе всего через несколько минут после ограбления банка. Мы проезжаем мимо Whole Foods и Trader Joe’s
Я знаю, что нам нужно избавиться от полицейского фургона, но у Неро, кажется, есть своя цель.
– Прямо здесь, – говорит он, указывая на гараж.
Я сворачиваю на первое место на стоянке, немного сбитая с толку.
– Мы оставим фургон здесь? – спрашиваю я.
– Нет, – говорит Неро. – Идем.
Я выхожу из фургона. Вместо этого Данте забирается на место водителя.
– Приятно познакомиться, Камилла, – говорит он своим низким голосом.
– Уверен, скоро увидимся, – говорит Себастьян, слегка отсалютовав мне.
Они уезжают, оставляя нас с Неро одних в гараже.
Я поворачиваюсь к нему лицом, совершенно ошеломленная.
– Куда они едут?
– Сжечь фургон, – говорит Неро.
– Как мы доберемся домой?
– Не знаю, – усмехается он. – Я надеялся, что ты меня отвезешь.
Я понятия не имею, о чем он говорит. Все, что я знаю, это то, что он определенно чем-то взволнован. Не из-за какой-то безумной суммы денег, которую мы только что украли, а из-за чего-то другого.
– Что ты задумал? – подозрительно спрашиваю я.
– Я говорю о твоей новой машине, – говорит Неро.
Он снимает пылезащитный чехол с машины, припаркованной рядом.
Я задыхаюсь, прикрывая рот руками.
Я вижу длинный, гладкий корпус с невероятными линиями, окрашенный в глубокий кроваво-красный цвет. Хромированная решетка радиатора и круглые фары поблескивают в тусклом свете парковки. Колеса в первозданном виде. Я даже отсюда чувствую запах свежей кожи.
– Ты шутишь, – говорю я.
– Я бы никогда не стал шутить о машине, – говорит Неро. – Особенно об этой.
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Его глаза кажутся темнее, чем обычно, и пристально смотрят на меня. Выражение его лица серьезное.
– Неро, я не могу ее принять... – говорю я. – Возможно, ты никогда не найдешь другого экземпляра.
– Камилла, говорит он, касаясь моей щеки рукой. – Я всегда испытывал эмоции… сильные. Или думал, что испытывал. Но все, что я когда-либо чувствовал в своей жизни, ничто по сравнению с тем, что я чувствую, когда смотрю на тебя. Меня не волнует ни машина, ни деньги, которые мы только что украли, ни что-либо еще в этом мире. Рядом с тобой все остальные вещи просто исчезают.
– Это безумие, – шепчу я.
«Гранд Спорт» прекрасен, совершенно прекрасен. Она бесценна, потому что в мире больше нет подобной машины, и невозможно купить бесчисленные часы времени, которые Неро вложил в нее, когда он думал, что это будет его авто.
Но не сама машина заставляет мое сердце биться как сумасшедшее, а глаза наполниться горячими слезами.
А то, что это значит для Неро – отдать ее мне.
Неро – самый великолепный мужчина, которого я когда-либо встречала. Внутри него горит огонь, который горит жарче, чем поверхность солнца. Я знаю, как сильно он может ненавидеть и могу только представить, какую любовь он испытывает. Это пугает меня.
Я не знаю, как и почему он дал ее мне.
Я чувствую себя смертным, избранным богом.
И все же...
Это кажется правильным.
То, как наши руки идеально подходят друг другу. Так же, как и наши тела. То, как я понимаю его, когда, кажется, никто другой не понимает. И то, как он видит меня, когда раньше никто не обращал на меня внимания.
То, как мы находим покой друг в друге, когда мы две беспокойные души.
Я уже давно знаю, что он был единственным для меня.
Я просто никогда не думала, что смогу быть единственной для него.
Затем Неро говорит что-то еще более безумное.
– Как ты думаешь, ты могла бы когда-нибудь полюбить меня, Камилла?
Я так поражена, что чуть не смеюсь.
Он неправильно понимает выражение моего лица.
– Я знаю, что у меня ужасная история, и, честно говоря, сейчас я ненамного лучше. У меня дерьмовый характер. Я хочу убить любого мужчину, который посмотрит на тебя. Я не... силен в словах или чувствах, – он делает глубокий вдох, и я понимаю, что Неро нервничает – почти так же нервничает, как и я. – Но я люблю тебя, Камилла. Я никогда не причиню тебе вреда. Ты можешь доверять мне в этом, если ни в чем другом.
Я потеряла дар речи. Отчаянно пытаюсь ответить ему, но совершенно неспособная издать ни звука.
Все, что я могу сделать, это схватить его и поцеловать. Я целую его, как в самый первый раз, голодно и страстно. Затем я целую его так, как мы целовались в моей крошечной застекленной комнате – как будто вся вселенная исчезла, и он и я – единственные две вещи, которые существуют.
Когда наши губы разъединяются, я, наконец, могу говорить.
– Я люблю тебя так сильно, что это причиняет боль. Я боюсь сказать тебе это, боюсь даже позволить себе почувствовать это. Но я люблю тебя, и я люблю уже какое-то время.
– Хорошо, – говорит он с бесконечным облегчением.
Он снова целует меня, прижимая к своему телу.
Когда он отпускает меня, то усмехается и говорит:
– А теперь прокати меня.