Беспощадный Пушкин

Сальери не хочет несправедливого Бога и не принимает им установленного миропорядка. Дела и заслуги человека — горящая любовь, усердье, самоотверженье — бессильны что–либо изменить в извечном предопределенье. В мире господствует голый произвол, бессмыслица или, может быть, что–то еще обиднее. Сальери стоит новым Гамлетом, для которого распались скрепы мира. Разрушена и наивная вера в нравственный миропорядок. Возврата к старому больше не было, приходилось вступать в неизведанное будущее, идти по бездорожью. Восстав против насилия небес, Сальери знает, что его борьба с Моцартом есть нечто большее, нежели вражда раздавленного честолюбия. Столкнулись два несогласимых, взаимно уничтожающих начала.

Что же это за искусство, которое спасти чувствует призванным себя Сальери? Из того, какие требования он предъявляет Моцарту и чего в нем не находит, мы имеем возможность сделать некоторые умозаключения. В противовес безумцу и праздному гуляке, насквозь сознательный и трудолюбивый Сальери намеревается основать искусство преемственное, объединенное традицией, методически подвигающееся вперед. Сальери помышляет об общине мятежников и завоевателей, дерзновенных строителей вавилонской башни, ведущих приступ неба. Они должны производить свою работу медленно и непрерывно, не допуская ни падений, ни чрезвычайных достижений. Для такого плана что пользы в Моцарте? Его чудесный дар не может войти звеном в состав совокупного труда, необоснованный гений не может быть связан с устойчивою дисциплиной, с движением всех. Как на непредвиденной удаче, на нем нельзя установить никакого расчета. Он бесполезен в общем деле.

МОЙ КОММЕНТАРИЙ.

Как это напоминает спор с эмигрировавшим из революционной России Дягилевым наркома просвещения этой России Луначарского:

«Спрашивается, что важнее в смысле судеб искусства и всечеловеческой культуры: хотя бы, например, факт, конечно, первого в мире посещения прошлогодней выставки АХРРа буквально сотнями тысяч красноармейцев, рабочих и крестьян или ежегодные дягилевские балеты, на которые собираются все те же десять тысяч блазированных трутней?»

Только не подумайте, что я усматриваю в Дарском симпатии к революции и коллективизму. Это у пушкинского Сальери были такие симпатии. А правда, как трава сквозь асфальт, — пробивается. Дарский — тот асфальт. Он исповедует «искусство для искусства»: «…различие между теми, кого Белинский назвал гением и талантом, не только в степени дарования: количественная неравномерность не есть качественная противоположность. Перед нами не две однородных натуры — только с неодинаковой одаренностью, но две взаимно исключающие духовные сущности, два антипода. Перед нами поэт и смертный». Будто смертный в момент восприятия искусства (настоящего восприятия) не является сотворцом, открывающим художественный смысл произведения. Ну, Дарский так не считает. Пусть. Тем ценнее получить кусочек истины от него: Сальери — за общее дело смертных, Моцарт — враг его.

1.5

ВОПРОС.

Почему у Моцарта в драме нет биографии, а у Сальери есть?

ПРИМЕР.