То, что я была девушкой — моложе, меньше, беспомощнее — не означало, что я не могла обыграть его.
Но Макс была права. Я действительно мучилась из-за него месяцами. Месяцы, месяцы и еще больше месяцев, пока не прошел почти год, прежде чем я, наконец, разработала план.
За все это время я ни разу не спросила себя, почему тяну время.
Теперь, сидя здесь за кухонным столом и борясь с прошлым, я должна признать, что Макс оказалась права и в другом. С первого взгляда я поняла, что грозный мистер Блэк — это молния, а я — громоотвод.
Я создана, чтобы привлечь удар.
— Ладно, гангстер, — мрачно сообщаю пустой кухне. — Хочешь поиграть в игру? Давай поиграем.
Но я участвую в ней, чтобы победить.
* * *
Пар от кофе поднимается в прохладном утреннем воздухе идеальными белыми завитками, как в рекламе. Приближаясь к внедорожнику с кружками в каждой руке, я стараюсь не пролить ни капли на свое красивое белое платье.
Когда я нахожусь в двадцати шагах от него, Киллиан вырывается с пассажирского сиденья, как будто машина выплюнула его.
Он стоит неподвижно. Смотрит на меня. Пожирает меня глазами.
Я останавливаюсь перед ним и встречаюсь с его пылающим взглядом. Протягивая одну из кружек, я вежливо говорю:
— Доброе утро.
Он берет кружку, не отводя взгляда от моего лица.
— Доброе утро.
— Дерьмово выглядишь.
— Я не спал.
— Переднее сиденье твоего крутого внедорожника не подходит для таких вещей?
Он облизывает губы. Делает глоток кофе. Снова облизывает губы.
— Кстати, — продолжаю я, — ты не задумывался, что твое с головорезами пребывание на этой улице привлечет определенное внимание? Учитывая, что ты пытаешься защитить меня, стратегия выбрана явно не лучшая. — Я оглядываю его с ног до головы. — Ты не совсем инкогнито.
— Я не пытаюсь быть инкогнито. Вот в чем фишка.
Мы смотрит друг на друга. Пьем кофе. От легкого ветерка шелестят листья на деревьях.
— По-ирландски, «головорезы» будет comhlach.
— Звучит, как будто ты откашливаешься.
Его губы растягиваются в кривой улыбке.
— Ага. Многое в ирландском языке так звучит.
Я склоняю голову и рассматриваю его.
— Разве язык не называется «гэльским»?
— Да, но дома мы называем его «ирландским». Он отличается от шотландского гэльского.
Я прекрасно понимаю, что от прохладного утреннего ветерка мои соски затвердели. И понимаю, что это не осталось незамеченным Киллианом. Но мы оба делаем вид, что это не так.
— Скажи одно и то же слова на ирландском и на шотландском гэльском.
Он задумывается на мгновение.
— Áilleacht. Brèagha.
— Это одно и то же?
— Ага.
— Итальянская мафия не допускает в семью нечистокровного итальянца.
— Полагаю, ничего страшного, учитывая, что я не стремлюсь примкнуть к итальянской мафии.
— Я полукровка. Моя мама из Британии.
— Из Лидса, с севера, — соглашается он. Когда я в шоке на него таращусь, он добавляет: — Прекрасная часть страны.
Я использую момент, чтобы собраться с мыслями, а затем спрашиваю:
— А ты провел обширную поверку данных, хах?
Его взгляд смягчается, как и его голос.
— Всю информацию я не получил.
— Нет? Ладно, спрашивай. Что ты хочешь знать? Размер моей обуви? Любимый цвет? В каком виде я предпочитаю яйца?
— Восемь с половиной. Фиолетово-синий. Омлет с беконом.
Оу, и я считала себя умной? Думала, что у меня все под контролем?
Да он через минуту после начала разговора заводит меня в тупик.
Киллиан улыбается из-за выражения на моем лице, затем мягко говорит:
— Кое-что я о тебе не знаю.
— Серьезно? — ерничаю я. — Неужели какой посудой мне хочется запустить в твою голову?
— Как ты выглядишь, когда кончаешь.
Жар растекается по моей шее и подступает к щекам.
— Или как ты смеешься, когда по-настоящему счастлива, а не огорчена. Без сарказма. Или злобы.
Я открываю рот, но тут же закрываю его, не зная, что ответить.
Его голос падает на октаву.
— Или как долго ты будешь наказывать меня за то, что я напоминаю тебе о твоем отце.
Мои щеки начинают пылать еще сильнее. Сердце подскакивает к горлу. Я ненавижу, что он отлично мной манипулирует. Что знает обо мне всякие болезненные, личные факты, которые знать не должен.
Я ненавижу это, и я ненавижу его.
— Всегда, — страстно отвечаю я. — И ты не только напоминаешь мне его. Ты — это он. Просто в другом теле.
— Вовсе нет, милая. Совсем нет.
Легкий след меланхолии окрашивает его тон. Меланхолии, тоски и сожаления. Мы смотрим друг на друга в кричащей тишине так долго, что становится невыносимо. Я отвожу взгляд, пытаясь отдышаться.
— Это платье ты надела, чтобы тоже наказать меня, не так ли? Специально без бра, чтобы я видел то, что никогда не получу? То, что ты знаешь, насколько я жажду, но ты не хочешь мне дать?
Я закрываю глаза. У меня начинают дрожать руки.
— Прекрати.
Он продолжает, и в его голосе все та же нежная ласка.
— Я знаю, что так и есть. И приму это. Какое бы наказание ты ни назначила, я приму все, милая. Потому что уверен, что как только мы преодолеем твой гнев и ты отдашь мне всю себя, это будет стоить каждой пинты крови, которую тебе нужно было из меня выпить.
Я открываю глаза и смотрю на него с яростью, которая нагревает каждое мое нервное окончание и разливается по моим венам.