— Но у меня даже нет никаких данных, чтобы справиться с этим. Я хочу доверять тебе, но не доверяю даже себе. Все слишком запуталось. Это так неправильно, что ты — это ты, а я — это я… да неправильно даже то, что мы стоим здесь и ведем этот разговор.
Лаская большим пальцем ее шелковистую кожу, я шепчу:
— Я знаю.
— А ты знаешь, что будет, если мой отец узнает о нас? Понимаешь, что это приведет к войне? Понимаешь, что многие умрут. Много людей с обеих сторон. Будет настоящая кровавая бойня.
— Да.
Ее голос повышается. Она начинает паниковать.
— И, вполне вероятно, пострадают и невинные люди. Я не могу отвечать за это. Я не хочу, чтобы на моих руках была кровь. Я не…
— Послушай меня, — перебиваю я. Она замолкает, глядя широко раскрытыми глазами мне в лицо. — Я разберусь с твоим отцом.
Ее брови приподнимаются.
— «Разберешься» — это код для убийства?
— Нет.
— Тогда что? Пойдешь и просто мило побеседуешь с ним? Все уладите мирно? — Ее смех звучит немного истерично.
— Да, — тихо говорю я, глядя ей в глаза. — Пойду и поговорю с ним. Я попрошу у него твоей руки, и мы все уладим мирно.
Она долго смотрит на меня в полном изумлении. Затем обеими руками отталкивает меня и кричит:
— Ты совсем сошел с ума?
Учитывая все обстоятельства, реакция неплохая. Я ожидал, что к этому моменту я уже буду истекать кровью.
— Нет, — спокойно отвечаю я.
— Ты... ты шутишь? Или что, издеваешься надо мной?
— Нет.
Она начинает расхаживать по комнате с дикими глазами, обнимая себя дрожащими руками.
— Ты психически больной. Так? Вот и разгадка. Ты сбежал из больницы для душевнобольных и теперь выдаешь себя за печально известного преступника. Или нет… погоди! — Она со смехом откидывает голову. — Я попала в новое реалити-шоу, где главная героиня не знает, что ее снимают. Как в том фильме, где всю жизнь парня показывали по телевизору, но он не подозревал об этом!
— «Шоу Трумана».
— Точно! Я как Труман!
— Ты не Труман.
Она разворачивается и шагает в другую сторону.
— Или, может быть, все это галлюцинация. Может быть, я попала в серьезную автомобильную аварию и сейчас лежу где-нибудь в больнице, а мне все это снится. Может быть…
Все выходит из-под контроля. Я хватаю ее за обе руки и снова прижимаю к груди.
— Тебе это кажется сном?
И прижимаюсь к ее губам, чтобы подарить поцелуй, в котором, по ее мнению, она не нуждается, но я знаю лучше.
Джули мгновенно тает в моих объятиях, как и всегда. С легким стоном, она обвивает руками мою талию и обмякает в моих объятиях. Я зарываюсь пальцами в ее волосы и продолжаю целовать, пока нам обоим не начинает грозить нехватка кислорода.
Я вырываюсь и подстегиваю:
— Скажи, что ты любишь меня.
Ее веки поднимаются, и она смотрит на меня такими большими зрачками, что кажется, будто она под кайфом.
— Я вросла в тебя, между нами что-то странное, противоречивое и неоднозначное. С этим не поспоришь, черт возьми.
— Недостаточно хорошо. — Я снова целую ее, крепче.
На этот раз она вырывается первой.
— Нет! Я не влюблена в тебя! Это было бы самой глупой вещью на свете!
Упрямая девчонка. Я снова целую ее и подвожу к кровати.
Толкнув ее на матрас, опускаюсь на колени и задираю ее платье на бедра. Склонившись, припадаю ртом к ее нежной, теплой коже в нескольких дюймах слева от трусиков. Сначала посасываю, потом осторожно прикусываю.
Она стонет. Проводит дрожащими руками по моим волосам. Проклинает меня.
Я скольжу большим пальцем вверх и вниз по теплому центру на ее трусиках.
— Где еще ты хочешь, чтобы я поцеловал, детка?
— Я ненавижу тебя. Ты знаешь, где.
— Ты не ненавидишь меня. Если только ты не заменяешь это слово другим, из шести букв.
Я глубоко вдыхаю. Черт, обожаю ее запах. Теплый, естественный и совершенно женский. Совершенно ее.
Мой твердый член дергается. Джули извивается, когда я оттягиваю ее трусики в сторону, обнажая ее красивую розовую киску, влажную и возбужденную.
Как только я начинаю дуть на ее маленький бугорок, Джули всхлипывает.
— Это означает «пожалуйста», детка?
Ее голова беспокойно двигается взад-вперед, и она раскачивает бедрами.
Это определенно гребаное «пожалуйста».
Очень нежно я ласкаю языком ее клитор. Она стонет, а ее тело выгибается над матрасом.
— Любишь это?
— Да.
— А что еще ты любишь?
Я кружу языком, чередуя с нежными посасываниями, а затем погружаю в нее палец. Моя награда — протяжный, низкий стон удовольствия.
— Трубкозуб, — сквозь стиснутые зубы шепчет она.
Вызов принят.
Я усиляю атаку на ее клитор, щелкая языком туда-сюда, и Джули вздрагивает. Мой член пульсирует, жаждет оказаться в этом сладком, влажном тепле, но я сдерживаю желание погрузиться в нее и начать таранить. Я продолжаю лизать и сосать, скользя в ней пальцем до момента, пока она не начинает прижиматься к моему лицу и дергать меня за волосы.
Мне нравится, как она на меня реагирует. Что она не скрывает в постели свои эмоции.
Если бы только я мог заставить ее сделать то же самое со своими чувствами, я был бы очень счастливым сукиным сыном.
Продолжая лизать ее киску, я расстегиваю ширинку на джинсах и достаю член из трусов. Он выскакивает, словно пружина, твердый и налитый.