Беспредел

Миша отстегнул ремень безопасности и дернулся вперед, чтобы нажать кнопку блокировки дверей. Щелкнули замки. Отец Гаврилы приблизился. Потянул за ручку. Оскалился черными зубами и вернулся к лежащему папе.

– Пап, вставай! – сквозь слезы прошептал Миша. – Пап! Пожалуйста!

Соколов-старший перевернул тело, обыскал карманы и вытащил брелок с ключами. Встал, показал их Мише, а затем подхватил папу за ноги и с трудом поволок к сараю. Руки отца безвольно волочились по земле.

Гнилозубый проволок тело мимо машины, заглядывая в стекла и зло улыбаясь. Затащил папу в сарай и закрыл дверь. Вновь огляделся.

Миша трясся в кресле, вцепившись в ручку двери. Слезы заливали лицо, но он не смел стереть их. Он боялся даже на миг закрыть глаза.

Соколов-старший постучал в стекло и поболтал перед ним брелоком. Нажал кнопку, и замок снова щелкнул.

Миша с криком надавил на блокировку. Клац. Соколов дернул за ручку, яростно скривился.

Клац. Дверь распахнулась.

– Не надо, пожалуйста. Не надо. Я не играю. Я так не играю! – завопил Миша. – Я не играю!

Соколов-старший выволок его из машины, заткнул рот вонючей ладонью, оглядываясь, и потащил в дом. Едва захлопнулась железная входная дверь, он ударил Мишу по лицу и бросил на пол. Запер засов.

– Не надо. Не надо, – всхлипывал Миша.

Внутри пахло сыростью, перегаром, грязным бельем. Над дверью висела лампочка без плафона, на одиноком проводе. Папа говорил, что так нельзя делать…

Папа…

– Что с папой?! – сквозь рыдания выдавил он.

– Пизда ему, ублюдок, – сказал Соколов. – И тебе пизда.

С молотка в руке мужчины капала кровь. Он положил его на полочку рядом с дверью. Замер, разглядывая добычу. А затем шагнул к нему.

– Пожалуйста, не надо! – заголосил Миша. Худые, но сильные руки подхватили его за куртку, как щенка. Он брыкнулся, отбиваясь, но получил такую затрещину, что потемнело в глазах.

Соколов отволок его к двери в подвал. Распахнул ее и швырнул Мишу вниз по лестнице. В плече стрельнуло болью, затем ожгло затылок. Упав на сырой бетон, Миша заверещал от боли.

– Заткнись, блядь, – сказал голос в пятне света, и наступила темнота. Вонючая, сырая, скрывающая во мраке невиданных чудовищ. Захлебываясь слезами, Миша пополз по ступенькам наверх, забарабанил в дверь. Сопли текли рекой, голова болела. От едких запахов тошнило.

– Выпустите! Выпустите! – завизжал Миша. Ручка нашлась, но сколько он ни дергал дверь – та не шевелилась.

Что-то хлопнуло, лязгнуло металлом. Во дворе едва слышно завелась папина машина.

– Папа! Папа-а-а-а-а! Мам-а-а-а-а!

Наступила тишина. Миша прижался спиной к двери, всхлипывая и размазывая слезы по лицу. Темноты он боялся и до сих пор спал с ночником. Папа говорил, что это нелепо, что монстров не существует. Что если кто и может навредить, так это другие люди, а не темнота, но мама всегда заботливо включала в розетку лампочку в виде машинки, и Миша засыпал, держась взглядом за огонек.

Здесь царила кромешная тьма.

Внизу что-то пошевелилось. Пробежали по полу маленькие лапки. Миша полез в карман, вытащил зажигалку. Щелкнул. Маленький огонек лишь осветил руки, а тьма стала только гуще. Что-то вновь прошуршало внизу.

Что-то страшное.

– Выпустите меня, – проскулил Миша. Голова болела, кружилась. – Я хочу домой…

Зажигалка нагрелась, и он отпустил кнопку. Папа говорил, что огонь – не игрушки. Что в его детстве соседский мальчик играл со спичками и спалил дом. Дом, который его родители строили много лет.

«Ты же не хочешь спалить наш домик?» – улыбался он.

Перед глазами встал окровавленный молоток. Затем лежащий на земле папа. Несокрушимый, смелый, почти как Красный Уткоробот.

Миша сжался в комочек, пристально глядя во тьму. Скорчился на ступеньке, уткнувшись лбом в холодный бетон. Зубы клацали друг о друга. Руки тряслись.

И почему-то страшно клонило в сон.

Его разбудил стук двери. И голос:

– Что, блядь, мудак, довыебывался? Я тебе, сученышу, сколько раз говорил – сиди, блядь, и не отсвечивай.

– Он первый начал! – послышался виноватый голос Гаврилы.

– Хуервый! Говнюк мелкий. Пидор.

Послышался звук затрещины. Гаврила всхлипнул.

– Пасть закрой! Не пацан, что ли, ныть будет тут?!

– Выпустите! – крикнул Миша.

– Па… – севшим голосом сказал Гаврила. – Кто это?

– Твое домашнее задание, блядь! – гаркнул Соколов-старший. – Ща ты у меня его отработаешь по красоте, сученок.

По двери, за которой сжался Миша, ударил кулак.

– Заткни рот, говнюк, а то к папаше отправишься!

– Па… Это… Погостин? – тихо и испуганно произнес Гаврила.

– Хуестин. Довыябывался, сука? Папку еще подставил.

– Как он здесь…

– Каком кверху, завались! – Еще одна затрещина. – Сука, говорил не отсвечивать, дебил! Хуле ты лезешь ко всем?!

Миша дрожал на ступеньке. Темнота в подвале пугала его меньше голосов снаружи.

– Пиздуй на кухню! Жри. И пасть не разевай, мне побалакать надо.

Послышались шаги, осторожные, детские. Гаврила остановился у двери.

– Сука, бегом! – рявкнул гнилозубый. А затем голос его изменился. Стал вкрадчивым, спокойным: – Здравствуйте! Светлана Ивановна? Это папа Соколова…