Беспредел (сборник)

Пальцы мои царапали лицо, снимали кожу лоскутами. Я чувствовал, как она набивается под ногти. Этого было мало, мало, мало! И я вонзил их под веки – в единственное место, где еще сохранилась влага. Пальцы погружались в глазные впадины, а я сипел и давился болью, кусая собственный язык. Выдавливая скользкие шарики, я нащупал их корни, витые, уходящие прямо в мозг, и вырвал их с такой силой, что едва не потерял сознание. Что-то загрохотало, будто стены дома с треском рушились, воздух посвежел. Это они обвивали меня, закутывали в кокон, чтобы питаться мной целую вечность, а когда меня не станет, воскресить и пустить на новый виток. Я не видел ничего вокруг, но их по-прежнему видел прекрасно.

– Почему?! Почему я их вижу?! Почему я их все еще вижу, блядь?!

Лицо стало мокрым, и я даже удивился. Никогда не задумывался, могут ли плакать люди без глаз. Знакомая ладонь легла на мое плечо, сжала, выдавливая из меня остатки воли. Я опустился на колени, хватаясь за исцарапанное лицо.

– Почему я их вижу, Крис?! – подвывая, рыдал я. – Почему-у-у-у?!

– Не видишь, – шепнула она, присаживаясь рядом, прижимаясь восхитительно мокрой холодной кожей. – Не видишь. Их здесь нет, дорогой.

Вновь громыхнуло, и я различил, как стучат капли, вытачивая в бетоне стен новые русла. Ветер забрасывал в пустые окна пригоршни воды, обдувал высушенную кожу. Крис обнимала меня, как щенок тыкалась носом. Я трясся, не в силах прогнать картинки, застрявшие в голове. Шок почти заглушал боль.

– Вставай. Вставай же…

Крис ухватила меня под мышки, поставила на ноги. Я покорно проследовал к оконному проему. Ветер толкал меня в грудь, как уличный задира. Невидимое небо плевало в лицо. Я пробормотал, запинаясь, вздрагивая от ее прикосновений:

– Ты сказала… сказала, что все кончится… когда придет дождь, все кончится…

– Все уже кончилось, Миша. Все кончилось. Ты отправляешься назад.

– А ты? Как же ты? – всхлипнул я. – В этом… аду?

– А я пойду наверх.

– И что там? Что будет, когда ты дойдешь до последнего этажа? Тут ведь есть последний этаж?

Ответа не было долго. Крис молчала, стискивая мое предплечье.

– Что будет? – выпалила она и продолжила, с жаром, будто боясь не успеть: – Новички думают, что там рай. Что, когда дойдешь до последнего этажа, перед тобой раскроются небесные врата и сам апостол Петр зазвенит ключами… Но…

– Но…

– Херня это все. Ты просто становишься живым. На один день. Всего на один. Это твоя награда – кость, которую они бросают тебе, чтобы было к чему стремиться. Я дважды была наверху. Первый раз попала в нашу шарагу. Стояла, как пришибленная, на другой стороне улицы, думая, что рехнулась, и вдруг безумно захотела тебя увидеть. Весь день слонялась по городу и только к вечеру узнала, где тебя найти, но времени уже не оставалось. Следующие два года ушли на то, чтобы попасть к тебе снова…

Я молчал, пораженный. Проходить через кошмар ночь за ночью ради сомнительного удовольствия поебаться с конченым наркоманом? Это уже не ад, это какой-то пиздец! Боль и страх темноты распались.

– Что же делать? – глупо спросил я темноту.

– Жить, – ответила темнота голосом Крис.

– Как мне, блядь, жить после этого?!

– На полную катушку.

– Господи! – взревел я, чувствуя, как кощунственно звучит обращение к нему из этого места. – Что за хуйню ты несешь, Крис?!

– Это не хуйня, это серьезно. – Узкая ладонь погладила мою мокрую щеку. – Живи так, чтобы чертям было тошно. Забудь про рамки и ограничения. Делай то, что нравится, как можно чаще. Здесь этого не будет.

– Ну уж нахуй! – Я отчаянно замотал головой. – Да что нужно сделать, чтобы угодить сюда?! Кем надо быть?!

– Ты ничего не понял, да? Сюда попадают все, – голос Крис был полон безграничного терпения, словно она говорила с дегенератом. – Мама научила меня ходить в церковь. Я помогала людям. Я не совершала зла. Мой самый серьезный проступок – подделка оценки в дневнике за второй класс! Блядь, да я была девственницей, когда меня сбил этот ебаный грузовик! Девственницей! И теперь я всегда девственница! И я здесь! Понимаешь?! Нет никакого рая! Ничего больше нет! Только ад! Для всех!

Под конец она все же сорвалась. Я чувствовал, как дрожит ее тело, и мне хотелось заорать: «Ты пиздишь, сука! Пиздишь!» – да только я ощущал всю истинность ее слов. Сквозь грохот капель я едва различил ее горькие всхлипы. Крис плакала навзрыд.

Я слепо потянулся к ней, чтобы обнять, утешить, но она оттолкнула меня. Бетонный откос ударил под колени, и я, не успев напугаться, выпал в окно. Адский ливень оказался ласковым. Он растворил меня, слизал боль и ужас, унял беспокойство. Я так и не долетел до земли.

Очнулся я от того, что кто-то пилил мне предплечье. Я вскочил, ослепленный светом, бешено размахивая руками, понимая, что опоздал, и эта ебаная мразь успела-таки оттяпать мне конечность. Рот пересох, как русло обмелевшей реки, и глотка вместе с ним, поэтому вместо крика я издавал какое-то испуганное гоблинское «ы-ы-ы-ы»!