Бессарабский вопрос между мировыми войнами, 1917–1940

Принимая во внимание то обстоятельство, что Парижский протокол вступил бы в силу лишь после его ратификации всеми подписавшими его странами, Советский Союз прилагал усилия к тому, чтобы удержать от этого акта Италию и Японию. 26 мая 1924 г. СССР довел до сведения Италии, что он протестует против румынской оккупации Бессарабии и надеется, что итальянское правительство не станет ратифицировать Парижский протокол 1920 г.[520] Этот вопрос специально обсуждался во время проходивших в это время переговоров о заключении советско-итальянского договора о неучастии во враждебных друг другу соглашениях или действиях и приобрел особую остроту после того, как стало известно содержание франко-румынского договора[521]. Советский Союз выдвинул в качестве одного из условий подписания советско-итальянского соглашения отказ Италии от ратификации Парижского протокола. Однако в то время влияние СССР на международной арене было столь невелико, что итальянское руководство гораздо больше волновали балканские проблемы, где оно стремилось расколоть Малую Антанту и обеспечить себе содействие Румынии в итало-югославском противоборстве[522]. Поэтому Б. Муссолини одобрил заключенный 16 сентября 1926 г. итало-румынский договор, в котором указывалось на возможность ратификации в будущем Парижского протокола. А итальянский маршал П. Бадольо, совершавший в это время путешествие в Румынию и Бессарабию, выступая на банкете в Кишиневе, заявил о своей готовности маршировать в первых рядах против Советского Союза[523].

6 октября 1926 г. Муссолини была передана нота, в которой указывалось, что советское правительство не признаёт и не признает никакого акта, по которому Бессарабия, вопреки воле населения, оказалась бы присоединенной к Румынии, и что каждый такой акт будет им рассматриваться как проявление недружелюбия по отношению к Советскому Союзу[524]. «Нота имела целью, — указывал 9 ноября Литвинов в беседе с итальянским послом в Москве, — довести до сведения не только итальянского правительства о нашем отношении к бессарабской конвенции, но и до сведения всего мира, в том числе и Румынии, что мы ни на йоту не отказываемся от наших прав на Бессарабию»[525]. А Чичерин, выступая 6 декабря 1926 г. в Берлине перед представителями прессы, отметил, что Советский Союз не может «спокойно относиться к таким выпадам», как заявление Бадольо в Кишиневе[526].

Когда 9 марта 1927 г. Италия ратифицировала Парижский протокол, советское правительство 17 марта заявило протест. Оно напомнило, что во время всех переговоров о Бессарабии СССР стоял на той точке зрения, что судьба этой территории может и должна быть решена исключительно свободным проявлением воли ее населения, а отказ Румынии от плебисцита свидетельствует о понимании последней того, что она осуществляет свою власть лишь силой оружия и насилия над волей населения края. Москва еще раз заявила о том, что «СССР по-прежнему и неизменно считает аннексию Бессарабии Румынией фактом голого насилия»[527]. Одновременно представители СССР в Токио делали все, чтобы предотвратить ратификацию Парижского протокола Японией, выражая при этом надежду, что «правительство Японии, не желая омрачить добрых отношений с СССР, и впредь откажется от ратификации Бессарабского протокола»[528]. 14 марта 1928 г. Япония уведомила СССР, что она пока не собирается ратифицировать Парижский протокол[529].

Переговоры в Риге

В июле 1928 г. Чехословакия предложила СССР посредничество в переговорах с Румынией. В дальнейшем было предложено обменять признание Бессарабии за Румынией на оставление за СССР румынских ценностей. 29 сентября Литвинов предложил Политбюро ответить Праге, что СССР готов встретиться с представителем Румынии «для предварительного обсуждения соглашения, но что всякие переговоры будут безуспешны, если румынское правительство будет оставаться на позиции, занятой им во время Венской конференции»[530]. Со своей стороны, румынское руководство оставалось на позиции «не обсуждать вопроса о границах»[531]. В итоге посредничество Праги не пригодилось.