Бессердечная Аманда

— Тебя послушать, так получается, что я был женат не на женщине, а на каком-то холодильнике, а у Аманды совсем другой темперамент. У меня есть другое объяснение — я даже удивляюсь, как это мне не пришло в голову раньше. Все перечисленные гипотезы Аманды абсолютно недоказуемы. Если она расскажет эту чушь судье, он умрет со смеху. Поэтому она произвела тебя в шпионы и откомандировала на поиски доказательств. Что ты скажешь на это?

— Ты уже потихоньку начинаешь хамить.

— Я не говорю, что она велела тебе лечь со мной в постель, это вполне могла быть твоя собственная идея. Ты могла подумать: почему бы не соединить полезное с приятным? Теперь, когда она сама дала мне карт-бланш, в этом нет ничего предосудительного, если я пересплю с ним разок-другой; в конце концов, я делаю это ради нее. Ведь то, что тебе пришлось перебороть некоторые сомнения, для меня вполне очевидно. А тут я еще и сам тебе помог тебе достаточно было просто поддаться на мои уговоры — я как тот петух, который бился за право первым прыгнуть в кастрюлю хозяйки. Знаешь, что всегда было моей главной слабостью? Мое простодушие. Я говорю это не как человек, который охотно признает свои недостатки, потому что на самом деле считает их достоинствами. В моих глазах простодушие — это одна из форм идиотизма. Я всегда склонялся к тому, чтобы багателизировать опасности. От недостатка воображения. Если я опасаюсь, что кто — то держит камень за пазухой, то успокаиваю себя мыслью, что это мне наверняка просто кажется.

— Ну да, ты видишь в людях только хорошее, потому что сам не способен на плохие поступки.

— Не язви. Ты не можешь не признать, что я вел себя неосторожно. Мне ведь до последнего момента ни разу не пришло в голову, что ты, возможно, лежишь со мной в постели в качестве уха Аманды. А почему? Из-за моей наивности. Я говорю с тобой так откровенно, как будто ты никогда в жизни даже имени Аманды не слышала. И даже если ты не получала от нее задание выведать мои секреты — разве ты, как ее ближайшая подруга, не обязана передать ей до мельчайших подробностей все, что могло бы обернуться для нее выгодой? Я же не слушаю сам себя с тем вниманием, с каким, наверное, слушаешь ты. Я не знаю, сколько секретов уже выболтал, сколько козырей вручил Аманде своими собственными руками. Я скоро узнаю это, когда она выложит их передо мной в зале судебных заседаний. Знаю только одно: новых сведений она от меня не получит. То, что ты до этой минуты не успела выведать, ты уже никогда не узнаешь. Как источник информации я для тебя безвозвратно потерян. Разве не ты сама говорила, что мы встретились не для того, чтобы болтать?

Я говорил вам, что Аманда ничего не знает о моих амурных приключениях. Но, поразмыслив как следует, я понял, что не могу быть в этом уверенным. Сцен ревности она мне, правда, никогда не устраивала, но я помню некоторые ее замечания, которые теперь вдруг предстают передо мной в совершенно другом свете. Когда я однажды во время ссоры сказал, что замужество или женитьба, как и вообще любое обязательство, предполагают определенное ограничение свободы, она ответила: «Ты будешь мне рассказывать, что можно в браке, а что нельзя?!.» А когда я в другой раз пожаловался на то, что мы уже неделю не спали друг с другом, она произнесла странную фразу: «А тебе не хватает разнообразия?» Можно было бы вспомнить еще много всяких двусмысленных замечаний, но я, пожалуй, не стану злоупотреблять вашим вниманием. Просто мысль о том, что она попытается затронуть эту тему в суде, сегодня мне уже не кажется такой абсурдной. То, что она не может сказать ничего конкретного, это другая история, это я продолжаю утверждать и сегодня.

Я решился предоставить вам еще одну информацию, которую прошу использовать только в самом крайнем случае: Аманда имеет контакт с одним западным издательством. Я не знаю, как этот контакт возник и как долго он существует, но он существует, это факт.