Бессердечная Аманда

С Норбертом мы больше не говорили о том вечере. Наши отношения остались прежними — дружескими без фамильярности. С той только разницей, что теперь где-то, в какой-то папке, лежал его отчет. Зато дома этот вечер не остался без последствий: Аманда без конца обзывала меня подручным Норберта. Оказывается, не она была всему виной, а я, у которого хватило наглости привести в дом этого гомункула, как она теперь называла Норберта. Как будто власть не нашла бы другого способа связаться с ней, например с помощью обыкновенной повестки! Надо благодарить Бога, говорила она, уже хотя бы за то, что гэбистам не пришло в голову назначить на должность редакционного стукача меня, а не Норберта. Она вдруг посмотрела на меня странным взглядом, как будто у нее родилось страшное подозрение, и сказала уже нечто совершенно немыслимое: «Откуда мне знать — может, в редакции вовсе и не одна такая тварь, а сразу две».

Я сказал, что не буду разговаривать с ней до тех пор, пока она не извинится. И знаете, что она на это ответила? Если я по всей форме, перед свидетелями, признаюсь, что предположение о моем сотрудничестве с «компетентными органами» действительно расцениваю как оскорбление, она немедпенно попросит у меня прощения. Мы потом и в самом деле три дня не разговаривали. До того момента я мог представить себе наш развод только как несчастье, но после этих трех дней молчания развод стал казаться мне всего лишь меньшим злом по отношению к другому злу — дальнейшей жизни с Амандой. Через три дня Аманда за ужином заявила, что должна же она наконец сказать мне и что — нибудь положительное: на какие бы «органы» я ни работал — она абсолютно уверена в том, что на нее они меня еще пока не натравливали. Мы оба рассмеялись, хотя с моей стороны это был горький смех. В ту ночь мы в последний раз спали вместе.

Но, повторяю, на суде обо всем этом можно будет говорить только в самом крайнем случае.

Я уже упоминал о том, что Аманда ничего не вносила в наш семейный бюджет и что я никогда ее этим не попрекал, хотя это мне и не нравилось. Но теперь все изменилось. После того как я узнал, что с западным издательством ее связывала не только платоническая любовь, но еще и гонорар, моему великодушию пришел конец. Я не желал мириться с тем, что заработанные мной деньги принадлежат нам обоим, а ее доходы ей одной. Поэтому я сказал ей, что был бы рад, если бы ни этих связей с Западом, ни западных денег не было вообще, но пока они есть, их место в общем семейном котле, и они тем самым наполовину принадлежат мне. Не знаю, что она нашла смешного в моих словах, но она расхохоталась так, словно я рассказал ей самый остроумный анекдот на свете. Она спросила, неужели я поверил тому, что рассказал мой милый коллега, и я ответил: да, я считаю правдой все, что он рассказал, все до единого слова. Аманда закончила дискуссию уже привычным для меня образом — просто выйдя из комнаты. Но на следующий день — у меня не было больше возможности еще раз привлечь ее к ответу — я нашел предназначенный для меня конверт с шестьюстами западногерманских марок.

Похоже, она оказалась умнее меня и постепенно скопила определенную сумму денег на случай развода. Это, конечно, всего лишь предположение, доказать я ничего не могу. Если такая жадина, как Аманда, безропотно выкладывает шестьсот западногерманских марок, значит, у нее есть по крайней мере еще столько же. Сам я ничего не заначил, потому что все до последнего гроша приносил в семью. Так что имущества или ценностей, о которых бы не знала Аманда и которые поэтому при разводе будут разделены на две части, к сожалению, не существует. Уже по одной только этой причине я не собираюсь проявлять излишнюю щедрость. Шестьсот западногерманских марок лежат в целости и сохранности в ящике моего стола, я пока боюсь даже притрагиваться к ним. При случае вы разъясните мне, что я могу с ними делать, а что нет: с одной стороны, эти деньги попали сюда нелегально, с другой стороны, я в этом виноват меньше, чем кто бы то ни было. Может, их стоит вернуть обратно Аманде? Имею ли я право на половину ее гамбургских денег? Я, правда, не знаю, сколько западные издательства платят своим авторам, но мне почему-то кажется, что шестьсот марок — это гораздо меньше половины ее гонорара. А вы как думаете?