Бессердечная Аманда

Единственная тема, которая может таить опасность для меня, — это женщины. Я признаю, что время от времени нарушал супружескую верность. Я говорю это не с гордостью, но в то же время без особых угрызений совести. Чего-чего, а соблазнов в моей жизни всегда было больше чем достаточно — в редакции, во время служебных поездок, в ресторанах и кафе. Моя энергия нужна мне для более полезных целей, чем постоянная защита от улыбок хорошеньких женщин. Впрочем, я не хочу, чтобы у вас создалось впечатление, будто я воспринимал эти маленькие, а иногда и не очень маленькие приключения как своего рода испытания или удары судьбы. Нет, они меня всегда радуют, и, если бы их не было, мне бы их не хватало, я бы в конце концов сам стал искать их. Что есть, то есть: каждая женщина для меня — неведомый материк с нехожеными тропами, загадочными, фантастическими ландшафтами, погасшими вулканами, готовыми в любую минуту взорваться огненной лавой, — одним словом, приключения, без которых моя жизнь была бы гораздо беднее.

Если я говорю, что Аманда могла бы загнать меня в угол именно с помощью этой темы, то теоретически это возможно, практически же — исключено. Она ни о чем таком и не подозревает. С самого первого дня нашей семейной жизни я строго следил за тем, чтобы она ничего не узнала. И не только из страха, как вы, может быть, думаете, но и из уважения к ее женскому самолюбию. Если даже она когда-нибудь что-нибудь и заподозрила, то не подала виду, а поскольку я никогда не поверю, что женщина способна годами игнорировать измены мужа, то я считаю маловероятным, что ей что-нибудь известно. Стало быть, мои прыжки в сторону с точки зрения здоровой человеческой логики вряд ли могут быть ее тайным козырем, а ничего другого мне в голову не приходит, и я не знаю, что мне и думать.

Однажды Аманда, получив задание сделать какой-то репортаж, уехала на несколько дней, что случалось довольно редко. Обычно она предпочитала сидеть у себя в комнате и заниматься более высокими материями: она, как выяснилось, писала рассказы или какой-то радиоспектакль, о чем я узнал, по ошибке вскрыв письмо из «Голоса ГДР», содержавшее отказ. Одним словом, Аманды не было дома, и я подумал, что было бы непростительным расточительством упускать такую возможность. В то время у меня как раз начиналась веселая история с одной коллегой из «Берлинер цайтунг». За все время, прожитое с Амандой, ни одна интрига не казалась мне такой соблазнительной, как эта. Вероятно, из-за серьезных преград, которые приходилось преодолевать. Я пригласил даму к себе домой, потому что она тоже была замужем, а в отель идти отказалась.

Не подумайте, что я совершенно потерял голову и забыл про осторожность. Напротив, я был очень осторожен: Элиза пользовалась очень резкими духами, и, так как у Аманды был тонкий нюх, я попросил Элизу в этот раз обойтись без благовоний. Она с пониманием отнеслась к моей просьбе и не надушилась. Еще в прихожей я констатировал, что так хорошо она еще никогда до этого не пахла. Не стану утомлять вас подробностями того вечера. Лишь одно обстоятельство — очень существенное — я не могу не упомянуть: мы были в гостиной и недурно проводили время, когда в прихожей вдруг раздался звук открываемой входной двери. Аманда! На целых два дня раньше, чем я ожидал! К счастью, она сначала отправилась на кухню. Я бросился вслед за ней, чтобы отвлечь ее и обеспечить Элизе путь к отступлению — у нас с ней не было и пяти секунд для обсуждения ситуации. В кухне у нас вместо двери была прозрачная занавеска из стекляруса, так что прошмыгнуть мимо незамеченным было невозможно. Элиза, разумеется, этого не знала. Я разыгрывал перед Амандой радостное удивление, делал вид, что от счастья лишился дара речи, сжимал ее в объятиях, как в слесарных тисках, и дрожал от ужаса перед неминуемой катастрофой. Но ничего не происходило. Потом Элиза рассказала мне, что забралась под диван и решила лежать там, пока я не подам ей знак. Чтобы не наскучить вам долгим рассказом — я так и не подал ей этот знак… Я даже на минуту боялся выпустить Аманду из виду. Я торчал с ней в кухне, потом пошел с ней в ванную, потом уложил ее в постель. Я не спускал с нее глаз до тех пор, пока она не уснула. Лишь ночью, когда она забормотала во сне, я прокрался в гостиную, убрал «следы преступления» — бутылку с вином, бокалы, пепельницу, зажигалку, которую забыла Элиза (вполне возможно, что она сделала это намеренно). Как ни странно, после этой психологической пытки Аманда сделалась мне ближе, чем когда-либо до того. Я был благодарен ей за ее беспечность и доверчивость. Элиза потом долго не разговаривала со мной, как будто это я был виноват в том, что Аманда вернулась раньше времени. Но в конце концов она одумалась, и мы помирились.