Бессердечная Аманда

Ему не оставалось ничего другого, как согласиться. В дурном настроении он пришел в переполненную церковь (что ж, подумал он, хоть это хорошо, хотя бы многочисленная публика) и прочел несколько фрагментов из романа, который Луиза в свое время назвала «склочным» (и который давно уже был опубликован на Западе и имел определенный — хоть и далеко не грандиозный — успех). Он отобрал пассажи, не ставшие поводом для ее критики: элегическое описание вечера, проведенного двумя братьями с женщиной, которую они оба любили, и впечатления от поездки в один захолустный чахлый городишко. Луиза сидела в первом ряду, между Лили и пастором; он после каждой фразы, казавшейся ему особенно аппетитной или неотразимой, старался поймать ее взгляд, и у него было ощущение, что она слушает его не без удовольствия. Публика внимала ему молча, без каких бы то ни было реакций, без смеха в тех немногих местах, где он был возможен, без тех не поддающихся определению, почти неуловимых звуков, сигнализирующих о восхищении. Хотя он ни разу не услышал ни перешептывания, ни шорохов, ни скрипов, к концу чтения у него все же сложилось впечатление ослабевающего интереса (я сам это не раз испытывал и никогда не мог объяснить, из чего складывалось это впечатление).

Аплодисменты были краткими и более чем сдержанными. Одна только Лили вся сияла от восторга. Рудольфу хотелось задушить ее: она в своем никем не разделяемом экстатическом упоении хлопала до тех пор, пока Луиза не толкнула ее локтем. Было ясно, что большинство слушателей ожидали совсем другого чтения, что им не хватало как раз тех мест, которые Рудольф опустил. Пастор сел рядом с Рудольфом. Дождавшись, когда часть слушателей покинула помещение и в церкви вновь воцарилась тишина, он спросил, нет ли желающих обратиться к гостю с вопросами. Возникла мучительно-неловкая пауза, во время которой Рудольф не отрывал глаз от Луизы (не в поисках поддержки, а в напоминание о том, что ответственность за все происходящее лежит не на нем, а на ней). Когда пастор уже шепотом предложил ему после окончания мероприятия перейти в другое помещение и побеседовать в более узком кругу, за бокалом вина, слово попросила какая-то женщина. Она полагала, начала она, что идет не на обыкновенные литературные чтения, а на политическое мероприятие. И теперь она не то чтобы разочарована, но немало удивлена: она все же пришла сюда, чтобы услышать совершенно другие вещи. Так что, пожалуй, это можно назвать и разочарованием. Когда мы отправляемся кататься на лыжах с гор, мы ведь не радуемся теплой погоде, хотя теплая погода сама по себе — тоже замечательная штука. Все присутствующие знают, что уважаемый гость писал и гораздо более резкие вещи, именно из-за них и были запрещены его книги. Большинство участников сегодняшнего мероприятия пришли для того, чтобы послушать и обсудить именно такую прозу. Хотелось бы знать, что его побудило прочесть такой безобидный текст — ведь не могло же это быть простой случайностью?

Рудольф беспомощно посмотрел на Луизу; она улыбалась. В нем вскипела злость, но не против женщины, обратившейся к нему с вопросом (ее претензии были совершенно справедливыми), а к Луизе. Казалось, она молча говорила ему: интересно, как ты выкрутишься из этой ситуации. И он решил заставить ее заплатить по этому счету.

Совершенно верно, ответил он женщине, выбор текста не случаен. Хотя тут не политическая, а чисто семейная подоплека: остановив свой выбор именно на этом тексте, он хотел сделать приятное одной даме, которая тоже здесь присутствует. Она его об этом не просила, однако ее пристрастия и антипатии ему хорошо известны, и он боялся вызвать ее неудовольствие. Если бы он руководствовался только своим вкусом, то, наверное, выбрал бы именно те места, из-за которых книгу запретила цензура и которых, вероятно, от него сегодня и ждали. Но, к несчастью, вышеупомянутая дама как раз эти места находит наименее удачными, она считает их искусственными и «склочными» и полагает, что без них вполне можно было бы обойтись. По ее мнению, роман от этого только выиграл бы. Поэтому он просит с пониманием отнестись к его стремлению продемонстрировать не слабые, а сильные стороны произведения. Ибо нельзя служить сразу нескольким господам (в данном случае дамам!). Но он готов покаяться (при этом он улыбнулся пастору), он готов поговорить и о том, о чем умолчал в своем выступлении.