Бессердечные

Последние двадцать четыре часа родители разве что не облизывали ее. Они всю ночь просидели у ее постели в больнице, внимательно наблюдая, как вздымается и опускается ее грудь при каждом судорожном вздохе. Они следили, чтобы медсестры по первому требованию Спенсер поили дочь, давали ей болеутоляющие препараты и более теплые одеяла, если она начинала замерзать. Сегодня после обеда врачи наконец дали добро на выписку, родители повели Спенсер в ее любимое кафе в Старом Холлисе и, как в детстве, купили два шарика мороженого с кленовым сиропом и шоколадной крошкой. Можно сказать, что отец и мать кардинально изменили свое отношение к младшей дочери: до этого она обычно чувствовала себя нежеланным ребенком, которому из милости позволяют жить в родительском доме. К слову сказать, когда Спенсер призналась, что эссе, прочившее ей первое место в конкурсе «Золотая орхидея», на самом деле списано у Мелиссы, ее образцовой сестрицы, родители практически перестали с ней общаться. И было это совсем недавно.

Ну, теперь-то у них появится настоящая причина ее ненавидеть. Как только Спенсер скажет им всю правду, вот эту их заботливость и столь редкое проявление любви как рукой снимет. Спенсер прижималась к отцу и матери, наслаждаясь последними мгновениями их доброго расположения. После ее откровений они скорее всего и знать ее не захотят. Этот разговор она откладывала и откладывала, но рано или поздно придется поставить их в известность.

Девушка отстранилась и расправила плечи.

– Вы должны кое-что знать, – заговорила она хрипловатым от дымного воздуха голосом.

– Про Элисон? – уточнила миссис Хастингс. – Спенс…

Она покачала головой, прерывая мать.

– Нет. Я о другом.

Спенсер глянула вверх, на почерневшие сучья. И ее прорвало. Захлебываясь словами, она рассказывала про завещание бабушки, Наны Хастингс, и то, что родители уже наверняка знают: она в нем не упомянута. Про предположение Мелиссы о том, что она, Спенсер, наверняка удочеренный ребенок. Про то, как зарегистрировалась на сайте приемных детей и родителей и через несколько дней получила сообщение о своей биологической матери. Про то, как навестила Оливию Колдуэлл в Нью-Йорке и что ей там понравилось. Про то, что решила переехать туда насовсем. Спенсер говорила и говорила, опасаясь, что расплачется, если остановится. На родителей она не смела взглянуть из страха увидеть досаду и огорчение в их лицах. Это разбило бы ей сердце.

– Она оставила мне визитку своего агента по недвижимости. Я позвонила ему и продиктовала свой номер счета в банке, на котором лежали накопления на учебу в университете, – для внесения залога и арендной платы за первый месяц, – с трудом выдавила из себя Спенсер, поджимая пальцы ног, обутых в серые замшевые сапоги гармошкой.

В покрытом копотью подлеске зашуршала белка. Отец испустил стон. Мать, зажмурившись, прижала ко лбу ладонь. У Спенсер упало сердце. Ну вот, началось. Дан ход операции «Ты нам больше не дочь».

– Что было дальше, догадаться не трудно. – Спенсер вздохнула, глядя на уцелевший скворечник у террасы. За то время, что они здесь стояли, к нему не подлетела ни одна птичка. – Риелтор, очевидно, работал в паре с Оливией. Они обнулили счет и исчезли. – Она судорожно сглотнула.

На заднем дворе все стихло и застыло в неподвижности. Теперь, когда солнце почти полностью зашло, амбар стал похож на некий призрачный городской реликт, его темные окна зияли, как пустые глазницы в черепе. Спенсер украдкой посмотрела на родителей. Отец был бледен. Мать прикусила щеки изнутри – словно проглотила что-то кислое. Они нервно переглянулись, потом посмотрели на передний двор, проверяя, не стоят ли там фургоны представителей прессы. Репортеры целый день толклись возле дома, пытаясь выведать, действительно ли Спенсер видела Эли.

Отец набрал полные легкие воздуха.

– Спенсер, деньги – это ерунда.

Вздрогнув, она захлопала глазами.

– Мы их можем отследить, – объяснил мистер Хастингс, в отчаянии ломая руки. – Возможно, сумеем вернуть. – Он устремил взгляд на флюгер на крыше дома. – Но… мы должны были это предвидеть.

Спенсер нахмурилась, недоумевая: уж не рехнулась ли она, надышавшись дымом?

– Ч-что?

Отец переступил с ноги на ногу и посмотрел на жену.

– Давно нужно было ей сказать, Вероника, – пробормотал он.

– Кто ж знал, что так будет? – странно пискнула мать, всплеснув руками. На холоде было видно, как изо рта у нее вырываются клубы пара.

– Что нужно было мне сказать? – спросила Спенсер. У нее гулко забилось сердце. Сделав глубокий вдох, она ощутила только запах гари.

– Пойдемте в дом, – пробормотала миссис Хастингс. – Здесь холодно.

– Что нужно было мне сказать? – повторила Спенсер, не двигаясь с места: она не сделает ни шагу, пока не узнает.

Мать долго молчала. Внутри амбара что-то поскрипывало. Наконец миссис Хастингс присела на один из огромных валунов, разбросанных по большому заднему двору.

– Детка, на свет тебя действительно произвела Оливия.

– Что? – Спенсер выпучила глаза.

– В некотором роде. Она тебя выносила, – поправил жену мистер Хастингс.