Бесшабашный

Лиса. Ее волосы, такие же рыжие, как ее мех, в котором она чувствует себя куда лучше, чем в человечьей коже, ниспадали до пояса столь густой и пышной волной, что казалось, на ней все еще ее лисья шуба. И платье, льнувшее к ее белой веснушчатой коже, было соткано из мягкого рыжего атласа и даже лоснилось, словно лисий мех.

Гляди-ка, за последнее время она стала почти взрослой, почти так же незаметно, как превращается в лисицу лисенок. Но Джекоб все еще видел в ней ту десятилетнюю девчушку, комочек горя и слез, которую обнаружил у подножия башни, когда вернулся из своего родного мира позже, чем обещал. Почти год Лиса следовала за ним неотступной тенью, прежде чем решилась показаться ему в человеческом облике, и он не уставал напоминать ей: она может этот облик навсегда утратить, если вовсе не будет из лисьей шкуры вылезать. Хотя и знал: если придется выбирать, она, конечно, выберет шкуру. В семь лет она спасла раненую лисицу от дубинок обоих своих старших братьев, а наутро нашла у себя на кровати рыжее платье удивительной красоты. Оно-то и подарило ей то обличье, которое она давно считала своим истинным «Я», и больше всего на свете боялась, как бы кто у нее это платье, а вместе с ним и лисью жизнь, однажды не украл.

Прислонясь к колодцу, Джекоб закрыл глаза. Все будет хорошо, Джекоб. Только вот ночь никак не кончается. Легкая девичья головка прильнула к его плечу, и, едва почувствовав прикосновение этого существа, не желающего жить в человечьей коже, за которую из последних сил борется сейчас его брат, он наконец уснул. Но спал беспокойно, и даже сны видел какие-то каменные. Ханута, газетный мальчишка с рынка, его мать, отец — все они застыли, как кладбищенские статуи, вокруг убитого Портняги.

— Джекоб! Просыпайся!

Лиса уже снова была в шкуре. Сквозь тяжелые лапы елей сочилась белесая утренняя дымка. Плечо ломило так, что он с трудом заставил себя подняться. Все будет хорошо, Джекоб. Ханута знает этот мир, как никто другой. Помнишь, как он спас тебя от ведьминого заклятия? Ведь ты был уже наполовину мертвец. А укус острозуба? А его снадобье против яда водяного…

Он двинулся к пряничному дому, и сердце его с каждым шагом колотилось все сильней.

В сенях от приторного запаха сладостей у него перехватило дыхание. Из-за этого духа, наверно, они так крепко и заснули. Рука Клары покоилась у Вилла на груди, а лицо брата было исполнено такого отдохновенного блаженства, словно он почивает в царских чертогах, а не в кровати ведьмы-деткоедки. Но на его левой щеке зеленоватым родимым пятном проступил камень, а ногти левой руки почернели и уже почти походили на когти, те самые, что совсем недавно вонзили каменную заразу ему под кожу.

Как же громко может стучать сердце. Этак и задохнуться недолго.

Все будет хорошо.

Джекоб как пригвожденный все еще стоял на пороге, когда брат пошевельнулся. По глазам Джекоба он сразу все понял. Схватился за шею, провел пальцами вверх до самой щеки.

Думай, Джекоб! Но разве можно думать при виде такого страха на родимом лице.

Они не стали будить Клару, и Вилл, пошатываясь, как лунатик, не способный очнуться от своего кошмара, побрел вслед за ним во двор. Лиса испуганно от него отпрянула, и взгляд, который она бросила Джекобу, был красноречивей всяких слов.

Кончено.

И Вилл всем своим видом вполне подтверждал ее приговор. Конченый человек. Он снова провел рукой по изуродованному лицу, и Джекоб впервые прочел у него в глазах не безграничное доверие — братец вообще верил всем и каждому, — а все те упреки, которыми Джекоб осыпал себя сейчас и без его помощи. Если б ты лучше за ним присматривал, Джекоб. Если бы вы не поскакали так далеко на восток… Если бы да кабы… Казалось, все, от чего он мечтал избавиться, все, что хотел оставить по ту сторону зеркала, сейчас снова на него навалилось.

Вилл подошел к окну, в глубине которого угадывалась печка, и уставился на свое отражение в подслеповатом черном стекле.

Джекоб между тем не сводил глаз с черных кружев закопченной паутины под сахарной крышей. Они напомнили ему совсем другие сети, такие же темные, расставленные на поимку ночи… Какой же он болван! Далась ему эта ведьма! Ведь заклятие-то чье? Феи. Феи!

В глазах Лисы мелькнуло беспокойство.

— Нет! — тявкнула она.

Иногда она угадывает его мысли прежде, чем он сам успеет их осознать.

— Она наверняка ему поможет! В конце концов она же ее сестра.

— Нельзя тебе к ней возвращаться! Ни за что!

Вилл обернулся:

— Возвращаться к кому?

Джекоб не ответил. Только нащупал медальон у себя под рубашкой. Пальцы его все еще помнят, как укладывали в этот медальон лепесток цветка. Точно так же, как его сердце помнит ту, от которой лепесток его защитил.