— Ага! Новый воспитатель вместо нечаянно упавшего в речку? — Определил мой статус наследник. — Шпионишь? Плохо кончится. Если расскажешь папуле про то, что видел, он меня, конечно, выпорет. Но и ты долго не протянешь. Нечаянно гибнут почему-то мои воспитатели, то в речку падают, то травятся. А за воспитателей папуля меня не порет. Не ругает даже, а наоборот, молодцом называет и достойной сменой. Ну, что, будешь ябедничать?
— Еще как. Только не папуле. Ты немножко ошибся. Я действительно шпиён, но не твоего папаши, а короля. Так что вам обоим мало не покажется.
Как же быстро сменилось выражение физиомордочки! Только что пуп земли, а спустя мгновение, уже плаксивая гримаса. Видно, понимал, что играется в запрещенные игрушки.
— Это не я. Я не виноват. — Захныкал княжич, и, что интересно, из глаз покатились натуральные слезы. — Это изверг-отец заставляет! Все он. Не я! Он во всем виноват. И не только в этом. Он постоянно проворачивает темные антикоролевские делишки. Его надо судить и казнить. А меня на его место. Буду править правильно и хорошо. Во славу Великого Кульдульперпукса. А отец и сейчас проворачивает какую-то тайную сделку. Если доложишь королю, что я невиновен, а наоборот, помогал разоблачить предателя, то проведу в такое местечко, откуда очень удобно шпионить за князем-бунтовщиком.
Действительно, молодец и достойная смена. Лихо наследничек перевел стрелки. И еще так ненавязчиво открестился от папаши: сначала вместо папули назвал извергом-отцом, а потом и вообще — князем-бунтовщиком, мол, никаких родственных связей.
— Договорились? — Теперь слезки пропали, и княжич даже улыбнулся. Гаденько так. Заискивающе-подхалимски.
— Посмотрим. Веди пока.
— А когда его казнят, я сразу стану князем? — Подленький наследник уже витал в своих грезах.
— Это не мне решать. Может, король и не станет папашу твоего трогать.
— За такое станет. — Уверенно заявил Байдуйхан. — Но, на всякий случай, ты еще прибреши от себя, чтобы уж наверняка. А я в долгу не останусь, отблагодарю по-княжески.
— Прекращай торговаться, веди уже! — Я начинал терять терпение. Ощущение от общения с этим выродком было еще то, словно вляпался во что-то.
— Сейчас, сейчас. А ты князя сразу арестуешь?
— Ты что, забыл кто я? Я только шпионю, а арестовывать явятся другие.
— Но ведь ты наделен властью? Полномочия имеешь?
— Само собой. Данной мне властью принимаю тебя в героический отряд пионеров-стукачей имени Павлика Морозова.
— А это почетно?
— Очень. Для таких, как ты. — Заверил я юного предателя, хотя понимал, что Павлику, ой, как далеко до этого выродка, наш стукачок родителя сдал ради идеи. Хотя и этот тоже не просто так от скуки. А идеи разные бывают. Меркантильные тоже. — Все. Пошли. И если еще слово вякнешь, про папашу умолчу, а тебя заложу по полной программе. И прибрешу еще.
Угроза подействовала. Княжич повел. А чтобы он ненароком не вздумал дать стрекача в какой-нибудь закуток, я крепко держал его за шкирку.
Совсем непонятно было, зачем понастроили эти узкие галереи, всяческие ответвления, какие-то тупички и прочие загогулины, совсем не соответствовавшие моему представлению о дворцах. А, может, это и есть так называемые задворки?
Минут через десять пришли. Почти. Княжич состроил страшную мину, поднеся палец к губам, и перешел на цыпочки. Мне-то попроще было. Босиком я и без того беззвучно передвигался. Крались мы около минуты. Впереди замаячила очередная портьера. Наследный пионер-герой указал на нее пальцем, мол, там его папаша должен в данный момент обделывать темные делишки. Вроде не сбрехал, потому как с той стороны отчетливо слышались голоса.
— Я свободен. — Произнес Байдуйхан практически беззвучно, и что интересно, он не спрашивал, а утверждал. Кипелов, блин.
Я махнул рукой, давая понять, что он может уматывать. Что тот и не преминул сделать. Я же, отыскав щелку между двумя портьерами, прильнул к ней и начал шпионить без каких-либо угрызений совести.
Оказалось, что я нахожусь чуть выше основного помещения. Не знаю, как правильно называется этот архитектурный изыск, может, приступок или балюстрада. Узкая полоса, всего в полметра шириной, уходящая в обе стороны, возвышаясь над полом где-то на метр. Вероятно, раньше по ней были расставлены какие-нибудь вазы, скульптуры или еще какие украшения, а потом князю захотелось сменить интерьер, и он велел задрапировать стену.
Помещение не отличалось размерами. Примерно десять на десять. Да и убранство свидетельствовало, что комната не предназначена для официальных приемов.