Бессилие и ужас в театре кукол (СИ)

— А я ведь прекрасно знаю, что из-за стресса или ещё чего подобного невозможно мгновенно поседеть, как порой болтают, а тут — бац! — за ночь. Ха-ха-ха! Дебил ты какой-то, либо очень уж безответственно к работе подходишь, — обратился Марк к небесам. — Либо просто издеваешься.

Затем он замер и закрыл глаза. Внутри его живота стаей жуков да червей боролись два чувства: веселье и горькая, жгучая обида, ведь всё сводилось к тому, что он был не более чем шуткой демиугра, насмешкой, и всё его бытие было шуткой, но кому как не самой шутке наименее смешно? «Шутка, шутка, шутка», — повторял он и каждый раз его тошнило от этих слов, столь они уродливо звучали и мыслились. Нужно было отвлечься. Он попытался сосредоточиться на своих физиологических ощущениях и попытаться найти что-то неприятное, какую-то маленькую гадость, от которой можно было бы огорчиться и которая могла бы отгородить его от угрожающе стоящего над ним ужаса бытия. Ему это удалось, он понял, что хочет спать. И тут же сердце наполнилось радостью и успокоением. Не зря всё человечество грязнет в гедонизме и мелких неурядицах, ведь они так чудодейственно отвлекают и спасают, спасают человеческую душу.

— Как же хочется спать и как болит голова от плохого сна, — смакуя страдания своего тела, говорил Марк отражению в зеркале. — А спать нельзя, надо идти… — он замедлился, — в школу. Чёрт. Это так бесполезно, так бессмысленно. — Лицо его тут же упало в раскрытые ладони, а лоб упёрся в стекло. Стоять на ногах было так тяжело, ведь он уже и не понимал: зачем?

Тогда Марк ощутил невероятную силу, тянущую его к земле. Хотелось просто лечь обратно в кровать и более не вставать. Приступ тяготящей апатии одолел его. Он вдруг лишился какой-либо воли и не мог заставить себя даже стоять на ногах, ведь не мог ответить: зачем? С трудом подняв голову вверх и посмотрев на своё отражение, он увидел, что его глаза ещё не совсем отчаянно смотрят вперёд. Но внутри он как-то резко поломался и растерял всю волю к жизни. Ему попросту стало лень жить. Быть может, если бы сейчас ему пришлось умереть, то он бы и не сопротивлялся никак, а даже напротив.

Внезапно его мысли снова подёрнулись, как от удара тока и затормошились. «Почему я вообще всем этим занимаюсь? Почему я беспокоюсь, что убил какую-то… вошь, как говаривал Великий», — он горько усмехнулся концу своей мысли. Однако при этом глубоко задумался. «А ведь и правда, я, чёрт возьми, объявил войну всему вокруг, а занимаюсь не пойми чем. Или даже так: ничем». Всё его лицо помрачнело и осанилось, сам же Марк вышел в коридор и, пересиливая апатию, резким и рубленным движением накинул на себя куртку, взял свой раскладной нож и вышел на улицу, глубоко посадив голову в плечи. В голову к нему пришла мысль и он решил, что должен исполнить её в жизнь. Зачем? Да только лишь оттого, что должен сделать хотя бы что-то. А кому должен? Никому. Идея просто пришла к нему, как болезнь, а он и сдался тут же — больной человек, жалкий. Он даже не понимал, сколь отвратительное действо собирается совершить и насколько глубоко ныряет в безумие собственное и безумие автора.

В свете ночных фонарей снег под ногами казался персикового цвета, напоминающего оттенок старой, уже пожелтевшей книги. Марк торопливо и перебежками шёл по улицам, при этом стараясь никак не привлекать внимания, что, вообще-то, не очень сочетается друг с другом, но в тот момент он до этого не мог догадаться. Юмалов искал людей для исполнения своего дикого и непонятного ему самому плана. Он шёл, да сам не верил, что сделает это. А всё же шёл уверенно так, с целью и расстановкой. Забавно шёл.

Отойдя уже прилично от своего квартала, Марк наткнулся на нескольких людей, стоящих в тёмном, никак не освещённом переулке. Они о чём-то громко ругались. Слышались мужские и женский голоса. Задумавшись, Юмалов решил, что ему стоит посмотреть поближе. Пользуясь тем, что в ночи его в тёмном тёплом плаще почти не видно, он подошёл довольно близко. Выдохнув, юноша достал из кармана раскладной ножик и крепко сжал его в кулаке. Тем временем подошёл он уже достаточно близко, чтобы рассмотреть участников действия. И каково же было его удивление, когда в одном из лиц он приметил ту самую Полину из психиатрической больницы. Её обступили два высоких и жирных парня, оба притом были ярко-рыжие, отчего напоминали собой парочку клоунов. Они брызгали слюной, как бульдоги, и обвиняли её в какой-то краже.

— Ты думаешь, мы совсем идиоты? Ты заходила в комнату — деньги на столе, вышла — их нет, — гавкали они.