Бесславие. Преступный Древний Рим

Овладев новой территорией, Рим творил здесь сущий произвол. Тем не менее имели место и некие ограничения. Устрашение и милосердие служили кнутом и пряником; пресекалось всякое поползновение к сопротивлению агрессорам; завоеванным народам внушалось уважение к римлянам. Едва ли римляне были бессердечны. Они были подчеркнуто переменчивы. И это диктовалось необходимостью. Так, римляне прибегали к языку насилия строго дозированно и ровно в той мере, в какой намеревались воздать противникам должное.

Внимательный читатель заметил, что большинство упомянутых выше военных преступлений римлян относятся к эпохе республики. Отчасти это обусловлено тем, что именно на тот период приходятся самые яркие их примеры. Автору этой книги, как всякому историку, нужны занимательные рассказы — для оживления повествования. Именно во времена республики Рим расширял границы своих владений, агрессивно и стремительно завоевывая земли соседей — для будущей империи. При республике военные конфликты по всему периметру государственной границы были естественным состоянием римского общества. С наступлением имперской эпохи количество внешних войн снизилось весьма значительно (оно снова возросло на закате империи вследствие возобновившегося натиска варваров).

Подозреваю, что римская этика ведения войны особых изменений не претерпела с приходом императоров. Тит Ливий создавал свою версию истории, откуда почерпнуты многие пересказываемые здесь рассказы, в правление Августа; в его текстах ярко прослеживается желание продемонстрировать преемственность империи республике именно в военной политике, во взглядах на ведение боевых действий. Важный момент: войны против внешних врагов сменили междоусобные гражданские войны между претендентами на римский престол. Но и они случались относительно редко. В новых условиях при сохранении милитаристской риторики и военизированного характера римского общества подавляющее большинство жителей подвластных Риму земель в течение жизни ни разу лично не сталкивались со всеми ужасами войны. Это в равной мере касалось и римской армии, в рядах которой насчитывалось около 400 тысяч воинов, и гражданского населения численностью порядка 60 миллионов человек. Таким образом, вооруженных сил численностью менее 1% от общего народонаселения хватало для защиты мирных жителей от внешних агрессоров.

Вопреки поговорке «первая жертва войны — правда»[84], в Риме, похоже, имел место прямо противоположный эффект. Именно в мирное время пышным цветом расцветали сказочные выдумки о минувших войнах. Лучшим примером служит, вероятно, рассказ Тацита о разграблении города Кремоны на севере Италии войском сторонников Веспасиана в ходе гражданской войны 68–69 годов. После того как Кремона, якобы поддерживавшая свергаемого Вителлия, была взята, сорок тысяч вооруженных солдат ворвались в город. Ни социальный статус, ни возраст не защищали ни от насилия, ни от смерти. Над стариками издевались. Солдаты дрались и убивали друг друга из-за красивых девушек и юношей, выносили деньги из храмов, пытали богатых горожан, чтобы узнать, где они прячут сокровища. Затем город предали огню (История, III.33–34). Из отчета Тацита явствует, что разрушители города вели себя ничуть не лучше варваров. Историк рисует инфернальную картину похоти, алчности и жестокости, затмевающих последние проблески рассудка, повествует об осквернении святынь и преступлениях, возведенных в ранг нового закона. Мораль Тацита ясна: вот к чему привело введение императорского титула. Когда вся полнота власти оказывается в руках у одного человека, принципы доброго правления вылетают в трубу, а из всех щелей начинают лезть гнуснейшие мерзости.