Бесславие. Преступный Древний Рим

Над поздней Римской империей будто довлела необходимость соответствовать событиям грядущей книги Эдуарда Гиббона о ее закате и гибели. C точки зрения английского историка, именно непомерное величие этого государства-колосса и повлекло со временем его обрушение под собственной тяжестью. Способны ли мы сбросить чары устоявшегося, но всё же субъективного мнения о неизбежном крахе римской державы? Империям Нового времени, например Британской, судьба Рима послужила хорошим уроком. Закат римской славы, как принято считать, наглядно продемонстрировал, к чему приводит утеря моральных ориентиров и осознания своего высшего предназначения (как оправдания собственного существования на фоне погрязания правителей в междоусобных дрязгах). Вот только в действительности всё проистекало гораздо более сложным образом. Во-первых, восточная часть империи (традиционно более многолюдная и процветающая) существовала после падения Рима еще целую тысячу лет. Нам привычнее называть восточную империю Византийской, а константинопольские самодержцы до самого конца титуловались римскими государями и вели историю своей державы от основания первого Рима, включая в нее и царский, и республиканский, и имперский периоды; свое государство они называли Царство римлян. Во-вторых, поздняя империя сделалась насквозь христианской. Если это действительно представляло собой огромный шаг вперед по пути нравственного совершенствования, на чем безапелляционно настаивают христианские источники, то почему же Господь допустил ее сокрушение и падение? Кроме того, позднему Римскому миру было присуще много большее, нежели пресловутая «упадочность»: появились и расцвели новые формы и жанры изящных искусств; крепла, расширялась и успешно выполняла свою миссию христианская церковь; впервые в истории были кодифицированы и собраны в универсальные своды всевозможные законы. Эти кодексы римского права впоследствии легли в основу законодательных и судебных систем многих европейских государств. Однако же унификация законов и централизация законотворчества сами по себе отражали всевозрастающую оторванность императора от народа. Параллельно шло нагнетание всё более пышной и разнообразной риторики, призванной подчеркнуто утвердить сверхчеловеческие качества императора, его предельную близость к Господу и всеблагую справедливость его правления. На этом фоне сведения о положении дел в сфере борьбы с преступностью (в дошедших до нас документах) теряются, растворяясь в мощном потоке помпезных дифирамбов всемогущим басилевсам с обилием витиеватой лести их мудрости и прозорливости. Если при вынесении Риму приговора мы собираемся в равной мере принимать во внимание свидетельства эпохи поздней империи, нам не обойтись без поправок на все означенные моменты. Впрочем, уже ясно одно: и до, и в процессе, и после всех происходивших перемен преступность продолжала соседствовать с императорской властью бок о бок, а представления о преступлении и наказании оставались краеугольным камнем в отношениях подданных с императором — всемогущим владыкой.

ВИНОВЕН ЛИ РИМ?

 Риму инкриминируются злостные правонарушения на протяжении всей истории его существования. Рим был пронизан преступностью от верха до низа социальной лестницы и от края до края своих границ, и столичная администрация практически ничего не делала ни для исправления ситуации, ни для облегчения участи потерпевших или возмещения понесенного ими ущерба. Несправедливость в понимании Рима являлась неизбежной производственной издержкой. Как мы видели, от преступности не был защищен никто и никогда — вне зависимости от происхождения и сословной принадлежности и на протяжении всей долгой истории римского государства. Мы видели, как носители титула императора — главы римской правовой системы, верховного судьи и законодателя — не раз вели себя как обычные уголовники. Ни знатность, ни богатство не гарантировали спокойной жизни. К примеру, император Тиберий, поиздержавшись, заставил богатейшего и знатного Гнея Лентула Авгура отписать в завещании в свою пользу всё состояние, а затем довел до самоубийства путем психологического воздействия (Светоний, Тиберий, 49). Никто не чувствовал себя в безопасности.

Жизнь безродных бедняков также была полна опасностей. Датируемый 188 годом египетский папирус содержит жалобу римскому наместнику от некоего Андромаха, которого нагло ограбили соседи. Детально описано, как два брата средь бела дня вломились в дом к потерпевшему и обнесли его подчистую, похитив всё, что нашли, включая белую тунику, плащ, ножницы, пиво, соль, [на этом текст обрывается] (P. Tebt. 2.331). Пятью годами позже в другом египетском ходатайстве некий селянин жалуется, что у него украли поросенка, и оценивает ущерб в 100 драхм. Тут налицо другая крайность, поскольку из независимых источников известно, что в те годы поросята стоили раз в пять дешевле. Так что и жертвы бывали не прочь приврать в свою пользу.