Бесславие. Преступный Древний Рим

О высочайшей степени значимости образа императора и символов императорской власти для правящего режима свидетельствует уже то, что даже оскорбление любой из его многочисленных статуй могло быть квалифицировано как измена. Закон скрупулезно оговаривает исключения, согласно которым не совершает преступления против величия тот, кто случайно толкнул статую или бросил в нее камень. Можно представить всю степень ужаса, который испытал человек, застигнутый за чем-то подобным. Людей, вероятно, довели до такой паранойи на почве обращения с образом императора, что во II веке власти даже специально оговорили: можно продавать статую цезаря, пока она не освящена в храме (XLVIII.IV.1.5). Тацит описывает случай, когда некто был оправдан за переплавку серебряной статуэтки императора (Анналы, III.70). Каракалла требовал судить тех, кто мочился возле статуй, усматривая за подобными жестами личное оскорбление. И подозрения Каракаллы были вполне оправданны, поскольку его статуи по всей империи римляне с большой радостью уничтожали, получив известия о гибели государя (Жизнеописания августов, XIII.V.7). Статуями дело не ограничивалось. Любые повреждения изображения императора также могли быть сочтены актами государственный измены, равно как и любые словесные нападки на императорскую особу. Позднейший, уже византийский закон 392 года разъясняет, что императоры могли милостиво даровать прощение тому, кто допустит хулу в их адрес по причине опьянения или безумия, но при этом закон столь же недвусмысленно дает понять: императоры должны доподлинно знать, что именно было о них произнесено, прежде чем принимать решение о помиловании (Codex Iustiniani, IX.VII.1).

Отдельную проблему представляло острое нежелание магистратов проходить мимо малейшей возможности подчеркнуть свою преданность режиму суровыми приговорами любому обвиняемому в покушении на оскорбление императорского образа. Был даже принят закон, предписывавший судьям принимать во внимание репутацию обвиняемого. Не являлось ли высказанное уважение императору лишь оговоркой? Безрассудных людей следует порой извинять, как принято извинять сумасшедших. Действительно, кто в здравом уме осмелился бы прилюдно поносить замечательного и мудрого императора (Дигесты, XLVIII.IV.7.3)? Гораздо полезнее выяснить, не было ли у подозреваемого соучастников, не состоял ли он в преступном сговоре с целью государственной измены (Павел, Сентенции, V.XXIX.2). Ради обеспечения законной возможности для неукоснительного соблюдения последнего правила еще божественный Август предусмотрел хитрый маневр в обход действовавшего во все времена запрета на применение к рабам пыток ради получения показаний против их хозяев: сначала следовало заставить этих последних продавать рабов государю, а затем допрашивать, ведь рабы перестанут принадлежать подсудимому (Кассий Дион, Римская история, LV.5). Так императоры получили полную свободу в свое удовольствие выпытывать из выкупленных рабов подозреваемых всю подноготную об истинных планах и замыслах их бывших хозяев.

Когда Цицерону понадобилось красочно описать все тяготы единоличной власти, он поведал историю об угодливом льстеце по имени Дамокл при дворе сицилийского тирана Дионисия II Сиракузского. Раболепствуя перед правителем, Дамокл воскликнул: «Как, должно быть, повезло Дионисию, ведь тот обладает такими богатством и властью!» В ответ тиран предложил Дамоклу испытать все прелести царской жизни на себе, а когда тот согласился, усадил его на трон. Но едва лишь Дамоклу почудилось, будто он на верху блаженства, выяснилось, что прямо над троном Дионисий приказал подвесить к потолку блестящий меч; орудие держалось лишь на конском волосе. Очень скоро Дамокл взмолился, чтобы его освободили, ибо осознал, что власть приносит также страх и опасность (Цицерон, Тускуланские беседы, V.21).