Бесславие. Преступный Древний Рим

Еще в одном обращении некая Татия клянется перед храмовым богом: никоим образом не причастна к безумию своего зятя Лукунда, и зря говорят, будто она навлекла на него порчу. Женщина и так натерпелась всяческих несчастий в личной жизни, которые приписывает действию чужих заклятий, а потому отвечает на них водворением в храм жезла с защитными заговорами от наветов (Gager: 246–248). Но, как явствует из текста с описанием продолжения этой запутанной истории, боги не были милостивы к Татии и (вероятно, уже после ее смерти) наслали кару даже на ее сына Сократа, который, обрезая лозу, покалечился серпом, отхватив себе стопу. Засим потомки сочли за благо изъять из храма ее жезл с проклятиями, дабы «отныне неустанно умиротворять богов [подношениями] и превозносить их, утвердившись сей надписью в своей вере в могущество богов». Отсюда ясно видно, что обвинения в серьезных проступках могли преследовать семью из поколения в поколение, так что и молодым членам некогда проклятой семьи не оставалось иного выбора, кроме как пытаться умилостивить богов во искупление грехов своих предков.

Находились и такие, кто предпочитал каяться и искренне признавать свою вину. В одной надписи мужчина сознается в краже хитона, после которой впал в немилость у высших сил. В конечном счете он решил принести краденый хитон богу и открыто покаяться в своей вине. Тот повелел ему продать краденое, а на вырученные деньги высечь в камне надпись, прославляющую его могущество (Gager: 176). Интересно, каким образом сам воришка убедил себя в том, что бог всевидящ, всесилен, а главное — дотошен до такой степени, что не счел за труд выследить его и покарать? Жертве кражи проку от такого раскаяния никакого, поскольку хитона ему никто не вернет, зато весьма назидательное предупреждение помышляющим о возможности даже мелких краж: они рискуют навлечь на себя грозное возмездие свыше. Мы не склонны преувеличивать роль религии в сдерживании преступности, не говоря уже о возможности ее полного искоренения, однако видим, что порой религия помогала кое-кому одуматься. Страх перед возмездием, возможно, сказывался на поведении людей той далекой эпохи. С одной стороны, он удерживал от совершения преступлений, а с другой — иногда побуждал к раскаянию, возвращению краденого или возмещению ущерба по прошествии какого-то времени после совершения противоправного деяния. Массово и повсеместно распространенные в античную эпоху болезни и беды не могли не сказываться на человеческом мировосприятии, наставляя потенциальных преступников на путь истинный.

Характерной особенностью этих признательных показаний является то, что все описываемые в них деяния происходят строго в стенах местного храма. Все заклятия и прочие оккультные практики, которые сегодня назвали бы черной магией, благополучно уживались с традиционной религией. Однако не все верования и обряды считались терпимыми, и религиозные преступления могли караться с величайшей жестокостью.

Не устоявшую перед соблазном и лишившуюся целомудрия весталку обряжали в погребальные одежды и провозили по всему городу на катафалке в сопровождении шутовской похоронной процессии, в которой участвовали и ее родные и близкие, до Коллинских ворот, где несчастную швыряли в подвальную клеть и оставляли умирать от жажды. В провинциях римляне в целом вполне терпимо относились к местным верованиям и религиозным обычаям, но вот друидам в Галлии, а затем и в Британии проводить обряды запрещали, во многом из-за того, что, как считалось, они связаны с человеческими жертвоприношениями. Древний кельтский культ, жрецами которого были друиды, позволял этим строптивцам, даже находясь на покоренной Римом территории, изъясняться непонятными фразами, с трудом поддающимися интерпретации даже после перевода. Лишь один пример: перед походом на германцев император столкнулся с рядом дурных знамений, в числе которых была встреча с местной жрицей, выкрикнувшей ему по-галльски пророчество о его скором поражении (Жизнеописания августов. Александр Север, LX.6). Не одобряли римляне и обряд обрезания, оставляя эту практику иудеям. Степень неприятия обрезания находит отражение в признании его дозволительным только для иудеев и только в отношении «своих сыновей»; остальным подданным империи обрезание себя ли, членов ли семьи или рабов было строжайше запрещено под угрозой конфискации имущества и пожизненной высылки. Врачам, практиковавшим обрезание, грозила смертная казнь. Самим евреям было строго запрещено обрезать рабов, взятых из иноверцев (Дигесты, XLVIII.VIII.11).