Бесславие. Преступный Древний Рим

И как нам, наконец, увязать эти притязания на нравственное возрождение римской нации с поступками ряда императоров сомнительного поведения, начиная с безудержно развратничавших Калигулы и Нерона и заканчивая юным Элагабалом, устраивавшим оргии в компании с возничими, актерами и гладиаторами? Ведь эти «божественные» (в период правления) государи открыто предавались предосудительным распутствам, прямо подпадавшим под действие законов об infamia? Элагабал, как пишут, изнасиловал весталку и насаждал обряды с человеческими жертвоприношениями. Впрочем, не исключено, что историки возвели немало напраслины на свергнутых императоров по указанию тех, кто приходил им на смену. Сейчас нам важно рассмотреть прегрешения сексуального характера, приписанные «плохим» императорам. Что в этих преданиях правда (если она там имеется), а что вымысел, теперь уже не установить. Основной вывод из них можно сформулировать так: августейшим особам при жизни дозволялись любые причуды, и любой император при желании был вправе ставить себя выше законов, которые им же создавались и утверждались.

Казалось бы, непристойное поведение самих императоров подрывало уважение к проводимым от их имени законам. Но подобный разгул страстей среди императоров встречался нечасто. Злодеяния эти воспринимались как исключения из правил и способствовали лишь укреплению действовавших в обществе норм поведения. В итоге дурно ведущие себя императоры всенепременно удостаивались взбучки от историков наподобие Тацита и Светония, следивших за тем, чтобы ни одного доброго слова не сохранилось в веках о беспутных правителях. Ну и, наконец, прослывшие аморальными императоры плохо кончили: во-первых, все как один были убиты; во-вторых, всякая добрая память о них была стерта из памяти людской.

Императоры жили согласно двойным стандартам, характеризовавшим всё римское общество. С одной стороны, мы наблюдаем их попытки держать всё под контролем, регулируя публичное поведение подданных. Так, вслед за недолгим периодом сексуальной вседозволенности и роскошных пиршеств при Калигуле и Нероне, утвердившийся после их правления и короткого междуцарствия император Веспасиан предложил принять указ, согласно которому женщина, состоящая в связи с чужим рабом, и сама становилась рабыней (Светоний, Божественный Веспасиан, 11). А вслед за ним и Домициан предпринимал попытки возродить в римлянах строгость нравов весьма радикальными мерами, исключив из числа сенаторов и судей тех, кто опорочил себя лицедейством и плясками в театрах, запретив женщинам пользоваться носилками и казнив весталок, нарушавших обет (Светоний, Домициан, 8). Императоры принимали грозные законы о нравах во все века: даже перед самым распадом империи в середине IV века Юлиан II запретил хозяевам таверн открывать свои заведения раньше четвертого часа утра, продавать вареное мясо, а простым людям — греть воду (чтобы смешивать с вином), то есть чтобы вообще никто не принимал пищу на улице (Аммиан Марцеллин, Римская история, XXVIII.4.4). Автор этих строк не может поверить, что подобные ограничения строго соблюдались, а не служили поводом для наказания неугодных или вовремя не откупившихся кабатчиков. Ну а сами императоры так и продолжали роскошествовать и предаваться излишествам: установленная ими персонально для себя мера расточительства менялась в каждое правление.

Проще всего было бы усмотреть за этим банальное лицемерие. Другая интерпретация исходит из того, что знатные римляне были озабочены тем, чтобы, с одной стороны, не упускать возможности сполна вкусить плодов своих завоеваний, а с другой — не утратить благорасположения богов, прогневав их чрезмерным разгулом. Это требовало балансирования между здоровым гедонизмом и богомерзким чревоугодием, веселием и пьянством, достатком и излишеством. Понятия достатка и роскоши менялись в веках, и по мере роста доходов и расходов элиты простому народу также открывался доступ к возраставшему объему и ассортименту увеселений, продовольствия и иных благ далеко за рамками базового требования «хлеба и зрелищ».