Бесследно исчезнувшая

– Первая корейская группа, пробившаяся на вершину хит-парада в США.

– Я читал об этом парне, – сказал Веннергрен. – Он невероятно талантлив.

– Можно и так сказать, – согласилась Анника Бенгтзон и повернулась к Шюману: – За три с половиной года он сдал экзамены на бакалавра и магистра на английском в Стэнфордском университете. Плюс писал романы на корейском и английском, которые становились бестселлерами, и женился на корейской кинозвезде.

– Именно, – поддержал Веннергрен с энтузиазмом. – А потом пошли слухи… В чем там было дело? Он якобы солгал относительно своего образования?

– Некий пятидесятивосьмилетний кореец запустил кампанию, где утверждал, что Даниэл Ли нигде толком не учился, действуя примерно в такой же манере, как «Свет истины». И у его блога нашлась масса сторонников.

Шюман постарался сохранить нейтральное выражение лица. Откуда, черт побери, Веннергрен мог знать подобное? Неужели все слушали корейскую поп-музыку?

Анника Бенгтзон посмотрела прямо на него:

– Даниэл Ли показал все свои дипломы. Его учителя и сокурсники подтвердили, что он говорил правду, но это не играло никакой роли. Когда он демонстрировал публично какой-то документ, заявлялось просто, что он сфальсифицировал его или выдавал себя за другого.

– Именно, – подтвердил Веннергрен. – Его обвиняли черт знает в чем.

– Даниэл Ли не мог выйти на улицу без того, чтобы не подвергнуться нападению. Он оставил свою фирму грамзаписи, его брата выгнали с работы, а мать объявили проституткой и призывали выслать в Корею…

Она замолчала. Шюман откашлялся.

– К сожалению, – сказал он, – я не помню Даниэла Ли.

– А Барак Обама тогда? Ты слышал, какие вещи говорят о нем? В Интернете все еще существует большая группа, утверждающая, что он не американец. И не играет никакой роли, как много доказательств своего рождения он демонстрирует.

Шюману стало трудно дышать.

– Ты не сможешь победить этих конспирологов, – сказала Анника Бенгтзон тихо. – Если только не представишь Виолу Сёдерланд, живехонькую, в прямом эфире какой-нибудь новостной программы…

Шюман кивнул:

– Именно об этом я хотел поговорить с тобой.

Анника приподняла брови.

– Я хотел бы на время освободить тебя от обычной работы, чтобы ты занималась исключительно Виолой Сёдерланд, – сказал он.

Анника Бенгтзон посмотрела на него:

– Ты имеешь в виду найти? Живой? С целью доказать твою правоту?

Он, конечно, никогда не выразился бы столь прямо, но…

– Самому тебе так и не удалось добраться до нее тогда, когда все случилось, но, по-твоему, я смогу сделать это? Сегодня? Восемнадцать лет спустя?

Шюман и сам понимал, что его задание выглядит немного… трудным.

Анника повернулась к председателю правления:

– А как тебе нравится его идея?

– Пожалуй, стоит попробовать.

Ее глаза опасно сузились. Веннергрен посмотрел на часы и заерзал на стуле.

– То есть, по-твоему, нормально использовать ресурсы газеты таким образом? – спросила она.

Шюман почувствовал, что его сердце на грани остановки. Альберт Веннергрен улыбнулся немного неуверенно, ударил руками по подлокотникам и поднялся.

– Мне жаль, – сказал он, – но у меня назначена встреча, поэтому я должен бежать. – Он посмотрел на Шюмана: – Мы сможем скоординировать наши действия ближе к вечеру? – А потом повернулся к Аннике Бенгтзон: – Я так много слышал о тебе, было приятно встретиться лично.

Она поднялась, пожала его руку, хотя и выглядела удивленной.

Шюман закрыл лицо ладонями.

Анника посмотрела на главного редактора и попыталась понять, что, собственно, происходит. Он выглядел жалко с взъерошенными волосами, небритый и, если она не ошиблась, одетый точно как вчера.

– Что Веннергрен здесь делал? – поинтересовалась она. – Чокнутый блогер – вряд ли ведь вопрос правления?

Шюман тяжело вздохнул и откинулся на спинку офисного кресла.

– Собственно, мы планировали сообщить о моем уходе с поста главного редактора в пятницу, но в сложившейся ситуации это невозможно, – сказал он. – Тогда плебс посчитает, что они победили, и это станет моим некрологом. Я вроде как ушел из-за обвинений в блоге…

– А почему ты должен уходить? Тебе же еще много лет до пенсии?

– Я решил, что больше не могу, – признался Шюман и закрыл глаза.

Она посмотрела на него – дышит тяжело, рубашка несвежая. Он являлся главным редактором самого крупного медийного органа Швеции (по крайней мере, с точки зрения бумажного тиража). И обладал огромной властью, но и она не обеспечила ему иммунитет от собственного оружия. Наоборот, пожалуй, и ей уже приходилось видеть подобное множество раз: журналисты становились самой уязвимой профессиональной группой из всех существующих, когда дело касалось «публичной порки», и чем круче считался репортер, тем более незащищенным он оказывался. Любая попытка критиковать критика заканчивалась негодующими воплями. А обвинить главного редактора в подтасовке данных было в тысячу раз хуже, чем политиков или директоров банков.