Бессмертная и незамужняя

– Ну ладно, ладно… Перестань! – Она открыла глаза, улыбнулась и, быстро нагнувшись, принялась растирать ногу. – Н-да… Больно же ты лягаешься!.. Только не считай это подарком. Ты будешь выслеживать по ночам всяких негодяев и…

– Я уж как-нибудь сама решу, чем заниматься по ночам.

– Ну ладно, думаю, мы договоримся, – заключила Джессика со свойственной ей непреклонностью. – Так или иначе, о выплатах за дом тебе беспокоиться не нужно.

– Еще раз спасибо… Просто не знаю, что сказать… Ты очень добра.

– Да уж, конечно… В общем, я надеюсь, что ты позволишь мне стать твоим анонимным спонсором, а сама будешь по ночам выбираться на улицу и вершить возмездие во имя добра и справедливости. Видит Бог, ты не сможешь это делать на те средства, которые зарабатываешь… Точнее, зарабатывала.

Наверное, мне следовало бы подольше поспорить с Джессикой, хотя, если рассудить, она могла бы запросто выкупить дома всех наших одноклассников, и у нее еще осталось бы не меньше миллиарда. Глупо артачиться, если ей так хочется тратить свои баксы, которых у нее целая куча. Но я все равно придумаю какой-нибудь безденежный способ с ней рассчитаться.

«Посмотри ей прямо в глаза и прикажи брать твои деньги, – зашептал вдруг какой-то своевольный внутренний голос, поразительно напоминающий голос мачехи. – Заставь ее подчиниться».

Я испуганно отмахнулась от этой мысли. С Джессикой у меня все равно ничего бы не получилось – она женщина, и ей совсем не интересно, какого цвета на мне трусики.

«Ты можешь сделать так, что она заинтересуется».

– Нет!..

– Что – нет? – спросила Джессика. – Какие-то проблемы? На часах еще только полвосьмого – рановато для истерики. – Внезапно зазвонил телефон. – Я возьму, усопшая сестра… С телефонами, кстати, тоже надо что-то решать.

Джессика убежала, а я, мучимая нарастающей жаждой, заглянула в холодильник. О том, что по жилам моей энергичной подруги протекает несколько литров вкуснейшей крови, я старалась не думать. Итак… Может быть, яйца? Нет… Остатки салата? Он, наверное, успел испортиться еще до моей смерти. Алельсин? Это, пожалуй, сойдет. Можно разрезать его на четыре части и высосать сок.

Джессика быстрым шагом вернулась на кухню.

– Твоя мама передает тебе привет и просит быть осторожной. Слушай, она просто бесподобна!.. Другая не скоро бы оправилась от потрясения, если бы ее дочь восстала из мертвых. Кстати, что там было минувшей ночью?

– Я ничего такого не делала…

– Своей маме?.. Да уж надеюсь.

– А, ты про это… Она восприняла все на удивление спокойно, совсем не так, как отец и Антония. Что-то вроде: «О, ты теперь вампирша!.. Замечательно, моя милая, только держись подальше от святой воды». Подобная реакция не совсем обычна даже для нее. Должно быть, мама крайне тяжело восприняла мою смерть. Она была очень счастлива меня видеть, и всякие там подробности ее не слишком-то интересовали.

– То же можно сказать и про меня. Кроме того, я считаю, что все это просто круто.

– Ой, перестань… У тебя интонация как у типичной чирлидерши.[6]

– Так я и была чирлидершей, – усмехнулась Джессика. – Да, твою маму не сравнить ни с одной другой. Знаешь, я бы многое дала… – Она вдруг осеклась, щелкнув зубами.

Я поспешила повернуться к ней спиной. Будто бы для того, чтобы разрезать апельсин, но на самом деле – чтобы дать ей возможность успокоиться.

Хочу сказать, что во многих отношениях Джессика просто замечательный человек. Вполне добропорядочный член общества, способный на нежные чувства. Но порою она может стать свирепой, как аллигаторша, оберегающая своих еще не вылупившихся детенышей. В первую очередь ее возмущали, вызывали прямо-таки ярость факты развратных действий в отношении детей. Потому что в юности она сама подверглась домогательствам…

Отец Джессики изобрел некое маленькое устройство, необходимое всем компьютерам в мире для четкой работы, взял патент, и деньги потекли к нему рекой. Вполне возможно, мистер Уоткинс смог бы превзойти самого Билла Гейтса. Он стал одним из богатейших людей в стране, в год зарабатывающим больше, чем Опра Уинфри за все десять. Он щедро жертвовал на благотворительные цели и политические кампании, пополнял бюджеты различных городов (только в нашем штате его именем были названы шесть парков, четыре школы и семнадцать стадионов).

Любимый прессой и общественностью, мистер Уоткинс купался в лучах славы и при этом практически игнорировал дочь – своего единственного ребенка. Живя под одной крышей, они почти никогда по-настоящему не общались. До тех пор, пока Джессика не подросла. Тогда-то он и стал проявлять к ней интерес, однако – весьма своеобразный.

Джессика обратилась к матери с просьбой повлиять на отца («… скажи папе, что мне не нравится, когда он меня хватает и щекочет…»), но миссис Уоткинс, бывшая танцовщица из Лас-Вегаса (Джессика почему-то не унаследовала ее внешность и изящные формы), только отмахнулась, поскольку не желала нарушать безмятежность своего существования.