Бессмертная любовь

Лахлан медленно отодвинулся от нее и включил мотор. Застегнув ремни безопасности, Эмма наблюдала за тем, как Лахлан ведет машину. Он управлял ею безупречно.

– Когда ты успел научиться вождению? – спросила Эмма.

– Практиковался на парковке, пока ты принимала душ.

– Но обычно учатся гораздо дольше!

– Обычные люди учатся гораздо дольше. – Он похлопал Эмму по колену, превратив этот жест в высокомерно-покровительственный. – Вспомни: я сверхъестественно сильный и умный.

Он передвинул руку выше по бедру – и Эмма резко ее смахнула.

– А еще сверхъестественно заносчивый!

Когда этой ночью Лахлан увидел Эмму на улице за дверями отеля, такую женственную с пышными волосами, в непристойно короткой юбочке, его сердце отчаянно заколотилось. Заметив ее сексапильные босоножки, он моментально представил себе, как их каблучки вонзятся в его спину, когда она обхватит его ногами. Глаза у нее были ясными, кожа сияла.

Лахлан понял, что даже полная луна не притягивала его взгляда настолько мощно.

И Эмма осталась с ним добровольно, завороженная перспективой получить драгоценности… которые и без того ей принадлежали.

Он всю жизнь приобретал дорогие украшения, чтобы одарить ими свою подругу, – хоть и не думал, что она окажется такой.

Ведя машину по ровной дороге, Лахлан был настроен оптимистически впервые после того, как попал в плен – примерно пятнадцать десятилетий назад. Что бы ни происходило в прошлом, ему удалось вырваться на свободу – и теперь он снова мог восстановить свою жизнь. С Эммалайн, которая вопреки его представлениям оказалась отнюдь не убийцей. Которая была совершенно не такой, как множество вампиров, встреченных им на протяжении его долгой жизни.

Она была уникальной и совершенно не походила на всех тех женщин, с которыми он встречался.

Он не мог решить, на кого она больше похожа внешне – на фею или на сирену. Ее запястья, изящные кисти рук и ключицы казались хрупкими, стройная колонна шеи была невероятно нежной. Ее лицо было волшебно прелестным. А в остальном, особенно теперь, когда Эмма утолила голод, она была очень женственной – с пышной чувствительной грудью и округлыми бедрами.

А при виде ее ягодиц Лахлану оставалось только тихо шипеть: «Спасите!»

Он посмотрел на свою руку и расплылся в довольной улыбке при виде слабых следов от ее клыков. Ему трудно было поверить в то, насколько остро он отреагировал на ее укус. Зная свои убеждения и понимая, насколько ненормальным это сочтут другие, он сказал себе, что, по-видимому, должен считать себя извращенцем, раз он так этим наслаждался.

Казалось, Эмма открыла ему новый источник плотских наслаждений, о существовании которого он прежде даже не подозревал.

Хотя он должен был бы стыдиться и прятать след ее укуса, он обнаружил, что смотрит на него с удовольствием, потому что он служит ему напоминанием о новом тайном наслаждении – и о том, что Эмма никогда раньше не пила кровь у кого бы то ни было. Только он получил от нее этот темный поцелуй!

Лахлан задумался о том, кто мог приучить ее не кусаться. Ее родственники? Неужели они действительно воздерживающиеся, отличные от остальных вампиров, – и вынуждены жить в Луизиане, отделившись от Орды? Он не надеялся получить ответ. Эмма оказалась невероятно скрытной – и после тех неприятностей, которые вызвали его прямые вопросы в ресторане, он решил повременить с выяснением истины.

Но он стал для нее первым и останется единственным, и это вызывало у него чувство гордости. Он уже воображал себе, как она в следующий раз станет пить его кровь. Он добьется, чтобы она пила у него из шеи, чтобы у него обе руки оставались свободными и можно было отодвинуть ее кружевные трусики и ощутить на пальцах влагу ее желания. Как только она будет готова, он притянет ее тело к себе…

Он с трудом удержался от нового приступа дрожи и повернулся, чтобы уже в десятый раз спросить у Эммы, не появилась ли у нее жажда. На этот раз оказалось, что она успела свернуться под его курткой и казалась мягкой и расслабленной. Он укрыл ее отчасти потому, что решил, что ей так будет уютнее, а отчасти потому, что ему самому было спокойнее, когда он не видел ее ног. Эмма прислонилась щекой к окну и смотрела вдаль, закрепив у себя в ушах плеер. Кажется, она сама не замечала того, что начала тихо напевать. Лахлану не хотелось ее прерывать. Голос у нее оказался красивым, убаюкивающим.

«Ну, когда мы наконец будем на месте?» – так и хотелось заскулить Эмме.

Теперь, когда она снова обрела силы, ей не сиделось в машине. По крайней мере так она сама пыталась объяснить себе, почему начала ерзать на сиденье. Конечно же, не из-за того, что удобно устроилась под курткой Лахлана.

Она потянулась, вынула наушники – и, похоже, на языке оборотней это было равнозначно приглашению «Допрашивай меня», потому что вопросы не заставили себя ждать.

– Ты сказала, что никогда не убивала и никогда не пила живую кровь. Это значит, что ты никогда не прикусывала шею мужчины – даже во время секса? Не кусалась даже случайно, в порыве страсти?