Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт

Зная, что лейтенант Фремонт приглашен, Джесси попросила Мейли приготовить особенно вкусный обед. Однако ее предупреждение воздерживаться от споров не подействовало. Он с сожалением отложил нож и вилку, когда Том Бентон призвал его убедить редакторов двух газет, сотрудника кабинета и нескольких конгрессменов в том, что земля между Миссисипи и Скалистыми горами плодородна и хороша для поселений.

В гостиной повеяло первым теплом надвигающегося лета, предвещавшим, что вскоре Вашингтон-Сити будет задыхаться от зноя. Джесси надела легкое батистовое платье. После чашки кофе она предложила Джону пойти в сад подышать свежим воздухом. Алые вьющиеся растения оплели высокие стены, окружавшие сад. Спустившись с веранды, они прошли вдоль небольшого импровизированного навеса, под которым висели два деревянных бочонка. Почувствовав вопрошающий взгляд Джона, Джесси объяснила:

— Это душ отца. Он принимает ледяной душ утром и вечером как часть старого армейского режима. Он говорит, что получает от этого удовольствие, отец любит трудности. Я иногда думаю, что он любит их ради них самих.

— Вполне возможно! — понимающе воскликнул лейтенант. — Мне доставляют удовольствие трудности в походе и сама по себе опасность неизведанного. Откровенно говоря, для меня самые болезненные трудности — это обязанность жить в большом городе среди толп людей.

— Действительно, лейтенант? — спросила она, слегка лукавя. — Недавно я слышала, что вы один из самых разудалых молодых людей в столице, даже когда нет танцев, вы остаетесь до трех часов утра.

Он покраснел.

— Ну хорошо, мисс Джесси, я молод, мне всего двадцать восемь лет. Временами мне нравятся красивые девушки и музыка, и если я должен жить в условиях цивилизации, чтобы завершить свою работу, то я вправе получить от этого наибольшее удовольствие. Но дайте мне мчащееся стадо бизонов, трехдневный форсированный марш через пустыню, пустую флягу; дайте мне прерию с дикими голубыми цветами, которой до этого не видел ни один белый человек, или неизвестную безымянную реку, шумящую рядом с ночной стоянкой, в то время как я лежу на земле и рассматриваю звезды…

Ухо Джесси уловило поэзию, прозвучавшую в его словах, ослабившую ревность, которую она питала, думая о нем как о члене столичного общества, недоступного ей из-за несовершеннолетия. Они прошли к летнему домику по обсаженной живой изгородью дорожке. Домик находился под тенью высокого платана, и большая часть его стен была увита темно-зеленым плющом. Они уселись рядом на деревянную белую скамью, в воздухе плавал острый аромат жимолости.

— Я не очень интересуюсь политикой, — сказал он рассеянно. — Я жду не дождусь дня, когда смогу вновь отправиться в экспедицию.

— Отец всегда говорил, что политика и наука — неподходящие соседи по койке, но как избавиться от этого? Вы ничего не можете сделать без помощи и разрешения конгресса, и вы ничего не можете сделать с конгрессом, не умея играть в политику.

Он кивнул в знак согласия с разумным доводом, затем откинулся на спинку скамьи с непроницаемым лицом и серьезными глазами. В прохладной тени дерева его отчужденность, казалось, усилилась. Джесси была обижена и озадачена его желанием отдалиться. Несмотря на его открытость и откровенность, у нее было ощущение, что она не может нащупать контакт с тем, что составляет его сущность. Ее первой реакцией в сумрачной музыкальной комнате школы мисс Инглиш было понимание того, что в его характере есть нечто таинственное, скрытое. Признаки уклончивости, отчужденности за уравновешенностью и привлекательностью пугали ее.

Джесси повернулась так, чтобы видеть его:

— Что случилось с Цецилией?

— Не знаю, — ответил он. — Я уехал из Чарлстона, а она осталась там. Почему ты спрашиваешь?

— Потому, что меня интересует любовь и меня вдруг осенило, что я ничегошеньки не знаю о ней.

— Боюсь, что ты обращаешься не к тому человеку, — усмехнулся он. — Я также мало знаю о ней. У топографа, проводящего большую часть своего времени в диких местах, мало шансов на любовь.

Они улыбнулись, сознавая, что находятся рядом, что ночь полна запахов земли, свойственных запоздавшей весне. Слова иссякли. Они подвинулись ближе друг к другу. Их руки сплелись, ее волосы прикоснулись к его губам, когда она положила свою голову ему на плечо.

Вдруг она увидела на дорожке своего отца и Николлета. Улыбавшийся Николлет шептал что-то Томасу Бентону. Ее отец напрягся. После настороженной паузы он подошел к летнему домику и позвал ледяным голосом:

— Джесси, иди сюда, в дом!

Она поднялась и вместе с Джоном Фремонтом, шедшим рядом с ней, последовала с отцом и Николлетом по садовой дорожке. В прихожей она заметила, что лицо ее отца было сурово-напряженным, а Николлета — извиняющимся. Игнорируя присутствие лейтенанта Фремонта, Том Бентон сказал:

— Джесси, попрощайся, пожалуйста. Время уже позднее.

В напряженной тишине слова, которые не решались высказать четверо присутствующих, были достаточно ясны и не требовали растолкования. Лейтенант Фремонт сказал тихим голосом: