Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт

Между ними не было горячей любви и полного взаимопонимания, и все же, когда Джесси обходила окна и открывала шторы, а затем брызгала одеколон на свежий кружевной носовой платок матери, ей было приятно вспомнить тот прежний облик матери. Джесси знала, что она сама виновата в том, что нет близости с матерью: она любила отца и работу, которую выполняла для него самоотверженно, скрывая свое предпочтение. Она с трудом подавляла в себе недовольство тем, что мать не работает вместе с отцом, не помогает ему формулировать его планы, писать речи и статьи, не обсуждает с ним столь волнующие проблемы современного мира.

Хотя отец ничего не говорил ей, хотя она каждый день видела свидетельства того, как предан Том Бентон своей Элизабет, Джесси чувствовала, что отцу не хватало участия матери в его работе. Лишь косвенно, на основании выводов, вытекавших из философии, в духе которой он воспитывал свою вторую дочь, она пришла к пониманию этого:

«Не довольствуйся ролью хозяйки дома, не ограничивай себя заботой о манерах, очаровании, дилетантских разговорах, не позволяй, чтобы твой рассудок и личность оказались подавленными твоим мужем. Подготовь себя, развивай свои умственные способности, будь готова к конфликту и противоборству идей. При такой подготовке, когда вырастешь, ты сможешь внести свой вклад в общество и всегда будешь стоять на твердых ногах и достигнешь личного благополучия».

Джесси пожелала матери приятного аппетита, а затем торопливо спустилась по лестнице. Задержавшись на пороге гостиной, она прислушалась к расслабленному гулу послеполуденных воскресных разговоров, в то время как ее взор скользил по комнате, отмечая присутствие друзей. В нише окна, выходившего на Си-стрит и обрамленного длинными занавесками из накрахмаленных белых кружев, она увидела отца; он сидел со своими коллегами — сенаторами Линном и Криттенденом, сторонниками экспансии на Запад. Они были одеты в традиционные белые жилеты и черные сюртуки с квадратными фалдами и в черные брюки, туго облегавшие их веллингтонские сапожки. Перед ними на обтянутой вельветом козетке с витыми подлокотниками небрежно откинулись два их самых яростных оппонента в конгрессе, поддразнивавшие сенаторов по поводу законопроектов, которые они заблокировали за неделю до этого.

В задней части комнаты Джесси заметила свою простенькую на вид сестру Элизу, тихо игравшую на фортепьяно. Ее не удивило, что Элиза не проявила интереса к молодому лейтенанту из Топографического корпуса. Элиза была спокойной, вялой в беседах и педантичной. Она унаследовала от отца широкую кость и крупные черты лица. Если бы она была мужчиной, то стала бы адвокатом, ибо ей нравилось точное и строгое мышление юриста. В детстве Элиза часто болела, она была слабой и страшно боялась эмоциональных потрясений. Поначалу Джесси думала, что Элиза бесчувственная, и лишь позже поняла, что сестра сторонится людей, сберегая тем самым свои скромные силы.

Около фортепьяно, опираясь на него, стояла миссис Линн в новом рединготе из белого индийского муслина, отороченном бледно-голубым шелком. Она рассказывала миссис Криттенден и соседке Бентонов миссис Кинг о выставке дутого стекла, где она была накануне. В дальнем углу за круглым мраморным столиком сидел, потягивая шерри, Николас Николлет, выдающийся ученый путешественник и картограф Америки. Он описывал полковнику Дж. Аберту, руководителю Топографического корпуса, и полковнику Стефану Уоттсу Кирни, одному из старейших и наиболее близких друзей семейства Бентон, новое изобретение — резиновую лодку, которую использует следующая экспедиция, чтобы пройти пороги на реке Де Мойн.

Быстро взглянув на знакомые лица и отметив для себя характер их бесед, Джесси остановила взор на высоком прямоугольном зеркале над массивным камином. В зеркале отражались три лица: Сэмюэла Морзе, в блестящем черном костюме, подчеркивавшем болезненный цвет его лица со следами разочарования; Энн Ройяль, семидесятилетней дамы, с сухими, острыми чертами, в топорщившемся платье из накрахмаленного сатина, перехваченном в талии шнуром с кистями, и лейтенанта Джона Чарлза Фремонта, в синей армейской форме с блестящей золотой тесьмой. Первая феминистка, проникшая в Вашингтон, миссис Ройяль страстно говорила о статье, опубликованной в ее журнале «Поул Прай», в то время как Сэмюэл Морзе стоял, не слушая ее, предаваясь собственным горьким мыслям, а лейтенант самым невоенным образом старался пропустить мимо ушей лавину слов, уставившись в ковер и обводя носком ботинка рисунок листа на ковре.

Словно молния пробежала по телу Джесси. «Сейчас, прежде, чем он увидит меня, прежде, чем я приближусь к нему, я внимательно рассмотрю его». Она упорно разглядывала отражение в зеркале, но, чем пристальнее смотрела, тем более учащалось ее дыхание, а изображение расплывалось. «Это похоже, — сказала она сама себе, — на первые дагерротипы Сэма Морзе, они передают отпечаток, но не четко, словно в дымке».