— Почему он сам не сказал мне об этом? Уж это я, во всяком случае, заслужила. — Она чувствовала, как ее охватывает гнев, разгораясь, словно костер, и поняла, почему Бобби не хотел разговаривать с ней в доме Лофорда.
Бобби Кеннеди смотрел на море.
— Джек хотел сообщить вам сам. Но я отговорил его.
— Почему?
— Он — президент, Мэрилин. А я должен, если это необходимо, спасать его даже от самого себя.
— А что будет, если я позвоню ему?
— Не знаю. Но
— Не может быть, чтобы Джек позволил вам сделать это!
— Он еще не знает об этом. — Бобби смотрел на нее, качая головой. — Мэрилин, Мэрилин, — мягко проговорил он. — За последние три недели вы звонили ему тридцать шесть раз. Вы должны были понимать, что так продолжаться не может.
—
— Да, — спокойно произнес Бобби, слегка наклонив голову. — Наверное, любит. — Он пожал плечами. — Но это ничего не меняет.
— Меняет,
— Вы зашли слишком далеко, разве сами не понимаете? — произнес Бобби, все так же мягко. На мочке уха у него выступила кровь и тонкой струйкой, которая казалась черной в лунном свете, сбежала по шее, испачкав воротник рубашки.
— Вы хотите сказать, я нарушила правила?
— Да, вы нарушили правила.
— Он очень сердится? — спросила Мэрилин.
Бобби покачал головой, и на лоб ему упали пряди волос, как у мальчишки.
— Нет, он не сердится, — ответил он. — Он не винит вас. Вы не виноваты. И он не виноват. — Бобби стоял, носками туфель выдалбливая в песке ямку. — Но о вашей связи знают люди, которые могут использовать эту информацию против Джека. Я не могу допустить этого.
— Что это за люди?
— Посторонние люди. Чем меньше вы будете знать, тем лучше.
Мэрилин поежилась. Бобби снял с себя пиджак и накинул ей на плечи.
— Это было самое лучшее в моей жизни, — призналась она. — То, что придавало ей смысл. Любовь к Джеку.
— Для него это тоже много значило.
— Дело не только в сексе. Мы… как бы это сказать… очень подходим друг другу. Я помогала ему избавляться от болей в спине. А он поднимал мне настроение, и я засыпала без снотворного. Наши тела созданы друг для друга, понимаете? Как правильно подобранные кусочки в составной картинке?
— Да? — Казалось, он пытается зрительно представить себе этот образ.
— Для него я готова была сделать все что угодно. Все, что бы он ни попросил. Я никогда не испытывала подобных чувств в отношении других людей.
— Он это знает. И сейчас он просит вас только об одном. Забыть его.
Мэрилин дрожала всем телом, хотя холода не чувствовала. Она вообще ничего не чувствовала. Бобби обнял ее одной рукой за плечи.
— Вы в состоянии это пережить? — спросил он.
— Не знаю. Топиться я, конечно, не собираюсь, если вас это интересует.
— Нет, я говорю о другом.
Мэрилин вошла в воду, навстречу накатывающимся на берег волнам, которые разбивались у ее нот; подол ее серебристого платья сразу стал насквозь мокрым. Несколько минут они вдвоем шли по воде вдоль берега. Брызги разбивающихся об их ноги волн ярко поблескивали в лунном свете. Капли соленой воды попали ей на руки и сверкали на едва заметных золотистых волосках.
— Ведь это была не иллюзия, правда? — спросила она. — Мне это важно знать. Джек
— Любил. И любит. Если бы он не был президентом, все могло бы сложиться иначе, но он президент.
Мэрилин всегда содрогалась от ужаса при мысли о том, что когда-нибудь ей все-таки придется пережить это мгновение, но теперь, услышав приговор, она, к своему удивлению, осознала, что не собирается впадать в истерику. Она была спокойна, не потеряла самообладания — доктор Крис и доктор Гринсон могут гордиться своей пациенткой! Просто она давно уже ждала этого момента. И тем не менее все ее существо до самой последней клеточки было охвачено глубокой, почти безграничной печалью. Она ощущала ее настолько сильно, что не знала, сможет ли жить дальше, да и
Не сговариваясь, они одновременно повернули назад и побрели по направлению к дому Лофорда.
— Нужно создать впечатление, будто между вами вообще ничего не было, — произнес Бобби.
— Я не собираюсь писать мемуары.
— Я не об этом. Если у вас есть какие-либо письма или подарки, — что-нибудь в этом роде… Сдайте их на хранение в банк, если не хотите выбрасывать.